Александр Ширвиндт - Schirwindt, стёртый с лица земли [calibre]

Белла монументально смела и стойка. Впе­чатление наивной беззащитности, воздушно­сти и отрешенности от повседневного бытия усугубляет точность хладнокровно-безжа­лостных и подчас убийственных оценок Так, например, рассуждая об опасности грядуще­го, она вздыхает: «Чтоб в нашу безответную посмертность пытливо не проник Виталий Вульф».

Или, когда генерал Лебедь стал губернато­ром, она горестно произнесла: «Бедный Ле­бедь! Теперь ему предстоит пройти путь от Одетты до Одиллии».

Я люблю их нежно, но редко, так как Борис Асафович все время обижается, и поэтому лю­бовь у нас, как мое сердце, — с перебоями.

Эрнст Неизвестный как-то заметил, что если мощность накала лампочки принято изме­рять в ваттах, то мощность таланта следует из­мерять в «моцартах».

Надо успеть сказать слова о Моцартах, ушедших из жизни. Из моей, из жизни народа этой подозрительно сальериевской эпохи...

Слава Федоров... Что это за инопланетянин, посетивший наш сдувающийся земной шарик?

Сел писать и начал фантазировать... Предположим, я не знаком с Федоровым. Не знаю кто он и чем занимается. Мы с женой случай­но свалились ему и Ирэн на голову из вирту­альной действительности. И они нас госте­приимно пригласили к себе в Славино.

Дальше документально. На развилке Дмит­ровского шоссе и какой-то полуасфальтированной дороги нас поджидает, чтобы не за­блудились, серебристый «Мерседес». В нем, на переднем сиденье, — просто невероятная кра­савица лоллобриджидовского типа, а за ру­лем — плотно сбитый мужчина с ежиком во­лос, как будто специально выращенным под цвет «Мерседеса». Разворот... и машина улета­ет со скоростью 140 километров в час. Ну и ас у нее в водителях!

Подкатив к усадьбе, моментально попада­ем к накрытому на веранде столу с натураль­ной водой, натуральной закуской и абсолют­но натуральной водкой. «Водитель» выпивает с гостем, и гость понимает, что функции пер­вого на шоферской профессии не кончаются.

«В путь!» — говорит хозяйка, и «водитель» выкатывает из гаража свежий 750-кубовый мотоцикл. Красавица садится позади в седло, и с той же мерседесовской скоростью мы мчимся по шикарным «троекуровским» владе­ниям.

«Ага! — догадывается гость. — Это ее экспе­риментальное помещичье хозяйство, а мото­циклист — управляющий».

Домчались до молокозавода. Выбегают бе­локрахмальные дамы со свежим творогом, сметаной, молоком, дают с собой. На горизон­те в стиле Коро вырисовывается ухоженное стадо коров. Крахмальные дамы, провожая нас, кланяются «мотоциклисту» в пояс. «Кре­постные, — думает гость. — Хотя нет, общают­ся вольно, смотрят влюбленно и искренне». Подъезжает «газик» с тремя офицерами. Они выходят, отдают честь «управляющему», бла­годарят за что-то, о чем-то просят. «Охрана, — почти уверен приезжий. — А может, и под­шефная воинская часть».

Едем дальше. Шикарная конюшня: мудрые, немолодые, но чистейших кровей лошади. Многих из них гость — в прошлом завсегдатай ипподрома — узнает в лицо. Они его нет.

«Управляющий» показывает своего люби­мого коня. «Так это конюх!» — догадывается гость. Нет, опять не угадал.

Дальше путь идет по-над коттеджным по­селком, где интеллигентные аборигены копа­ются на приусадебных грядках. Все в пояс кла­няются «конюху» и машут красавице рукой. Фантасмагория продолжается: милый священ­ник около уютной церквушки кланяется «мо­тоциклисту» как самому патриарху. Огром­ный гостинично-бильярдный комплекс, где идут строительные работы, замирает при подъезде нашей кавалькады. Вертолетная пло­щадка — будь она трижды проклята! — и вот мы уже взмываем над водохранилищем, и «мо­тоциклист-вертолетчик» показывает владения с высоты птичьего полета.

А тихим вечером он потчует гостей в уют­ной беседке на берегу. Где-то вдали земснаряд чистит дно водохранилища, шкворчат на огне только-только выловленные карпы. Водка по-прежнему хороша, мягко струится свет с экрана видеомагнитофона... а «мотоциклист» внимательно и очень по-детски, — очевидно, в сотый раз — смотрит фильм о микрохирургии глаза, иногда поглядывая на реакцию гос­тей.

«Ах! — восклицает виртуальный гость. - А «мотоциклист»-то еще и глазной хирург!»

Сам я знаю о проблемах, которые может доставить болезнь глаз, не понаслышке. Моя мать под старость провела долгие годы в пол­ной слепоте, потому для меня слово «глаз» ска­зано с какой-то мистической неприкосновенностыо и опасностью. Близко к нашим глазам, как и к душе, можно допускать только гениев, обладающих, наверное, таким титаническим талантом и темпераментом, каким обладал Слава. Мать, к сожалению, не дожила до опе­рации у Славы. И я не смог воспользоваться его приказом: «Приходи ко мне, будешь жить без очков».

Прооперировался у его ученика.

Никак не мог подступиться к чистому листу, чтобы начать писать о Смоктуновском, ибо представляешь себе глобальность фигуры и количество эпитетов, нарисованных на этой личности. Поэтому, покопавшись в выгреб­ной яме своей эрудиции, отрыл эпизод био­графии Иннокентия Михайловича, мало кому известный. Это было тогда, когда словосочетание «со­вместное производство» приводило в трепет советскую актерскую особь.

Итальянский кинорежиссер Джорджио Ферраро — элегантный и денежный русско­язычный выпускник ВГИКа — пробил проект совместного советско-итальянского фильма «Осада Венеции», в основе сюжета которого лежал якобы исторический факт: за молодой и дико богатой венецианской красавицей-вдовой бросилось в погоню несколько отчаян­ных ловеласов, и среди них был лихой рус­ский граф. Джорджио, как иногородний ре­жиссер, знал из советских артистов только троих — Смоктуновского, потому что он Смоктуновский, Ларионова, который проник на мировые экраны при помощи Никиты Ми­халкова, и меня, потому что когда-то нас по­знакомил Андрей Миронов и мы даже были его гостями в Риме во время гастролей театра. Так как фильм планировался совместный, то, естественно, необходим был некоторый про­цент наших актеров. Молодого распутного графа никто из вышеназванных актеров иг­рать уже не мог — его доверили Саше Абдуло­ву по нескольким компетентным рекоменда­циям, а нам уготовили страшную миссию — троих инквизиторов, следящих за героиней, допрашивающих и мучающих ее всячески. Поскольку инквизиторского опыта у нас не было, мы играли эдакую «тройку» ВЧК, но в ба­лахонах-рясах и длинных пудреных париках. Рассказываю об этом подробно, потому что фильма никто не видел и, боюсь, теперь уже вряд ли кто-нибудь увидит.