Виктор Кунин - Последний год жизни Пушкина

Литературные прибавления к

«Русскому инвалиду», 1837, № 5.

Вексель

1836 года декабря тридцатого дня, я, нижеподписавшаяся, двора его императорского величества жена камер-юнкера Наталья Николаевна Пушкина, заняла у прапорщика Василья Гавриловича сына Юрьева денег государственными ассигнациями три тысячи девятьсот рублей, за указные проценты сроком впредь на три месяца то есть: будущего тысяча восемьсот тридцать седьмого года марта по тридцатое число, на которое и должна всю ту сумму сполна заплатить, а буде чего не заплачу, то волен он, г. Юрьев, просить о взыскании и поступлении по законам. К сему заемному письму двора его императорского величества жена камер-юнкера Наталья Николаевна Пушкина руку приложила.

Счет

Переплетено в бумажку Современник № IV, 900 книг по 10 коп., итого 90 руб.

Что действительно из Гуттенберговой типографии 900 книг IV № Современника отданы мастеру Шаблону и им доставлены А. С. Пушкину, в том свидетельствую статский советник И. Гр.

4 января 1837.

Милостивый государь Александр Сергеевич!

Я опять осмелился беспокоить вашу милость моею просьбою, хотя чувствую тягость просьб, но тягость моего положения мучительна: мне около семидесяти лет; и все сии семьдесят лет проведены на службе господ моих, с усердием с радостию употреблены, все мои способности, бескорыстность всегда была моим правилом, пять сынов мною предоставлено в замену моей старости, надежда на бога, надежда на господ единственно питали меня в будущем; я переносил с терпением все бури мирских гонений, не защищая себя, не оправдывая противу несправедливостей и клеветы, до последнего теперешнего моего существования не произносил я малейшего ропота, а равно и теперь. Но я, находясь в болезни, и вижу приближение смерти и равнодушно ожидаю ее с чистою совестию! и находясь в бедности с несчастной моей дочерью осмелился припасть еще к вашему милостивому покровительству, положенные вашей милостью на пропитание мне 200 рублей, батюшка Сергей Львович уничтожил, а определил только 50 рубл. в год и один хлеб; обратиться с требованием к детям, я сам им ничего не дал кроме несчастной жизни, и потому не нахожу никого помощником моей бедности, кроме вашей милости, и вы теперь одна наша надежда.

Покойный дедушка ваш обещал мне и семейству тихое счастие: но бог лишил нас сего блага отнятием жизни, с тех пор прошло много лет и мы в вас увидели желанную надежду, не обманите в ней, помогите как милостивый господин, как добрый отец, принявший недостойного сына, накиньте покров свой, как Илия на слугу и прославятся щедроты ваши; тем более, что семейство мое всегда и прежде пользовалось вашими милостями и слышало ваши благодетельные обещания; сын мой первоначально служил вам, имел счастие доказать еще в ребячестве свою верность и усердие, и теперь равно другим оплачивает оброк, старший сын, удрученный болезнями, с женою, тремя детьми не имеет пристанища и способа прокормить себя, пишет ко мне, прося помощи, где возьму я подать им сию, когда еще на руках моих несчастная дочь! Младший сын, о коем мы просили вас, и в бытность нынешнего лета Сергея Львовича, который живет у помещика за бездельную плату, хотя бы вы его мне на помощь отдали за всех других детей, сам Сергей Львович обещал с вами посоветовать, а это уверяет нас ваша воля и мы счастливы; и за сим во ожидании вашего милостивого ответа,

Ваш

верноподданный раб навсегда

пребуду Михайла Калашников

Не оставьте, батюшка, вас бог вознаградит в сей жизни и в будущем веке.

И батюшка ваш так был к нам ласков, дай бог, чтобы отец родной был так расположен.

М. И. Калашников — Пушкину.

22 декабря 1836. Из Болдина в Петербург.

Известное мне из опыта расположение души Вашей к добру, почтеннейший Александр Сергеевич, внушает мне бодрость беспокоить вас просьбою, от успеха которой зависит собственная будущность моя. — Выслушайте меня:

Г. Ложечников, директор Тверской гимназии, выходит в отставку; мне хочется получить это место; уже тверской губернатор гр. Толстой просил за меня гр. Строганова, московского попечителя, но так как желающих слишком много и конечно есть люди с большими заслугами, то мне необходима поддержка здесь, а именно я счел бы себя счастливым, если б Василий Андреевич Жуковский попросил за меня С. С. Уварова: все, мне покровительствующие, советуют мне добиться до этого. Я не знаю Василия Андреевича или лучше сказать он не знает меня, но счастие сделало меня случайно известным Вам. — Не сделаете ли же Вы, почтеннейший Александр Сергеевич, милости бесприютному солдату, убедив г. Жуковского принять участие в судьбе моей и попросить г. Уварова. — Дело уже не терпит отлагательства, — на днях должно поступить представление из Москвы, и все будет поздно.

Я хотя не воспитан в университете, но сведения мои довлеют для гимназии, — (кроме латыни), — я был артиллерийский офицер, а наши экзамены сложнее гимназических; г. Ложечников тоже военный, да и много директоров есть таких.

Я не закругляю письма моего условными учтивостями и убеждениями в том, чтоб Вы не отказали мне, а просто поручаю судьбу мою Вашему доброму сердцу.

Ваш простодушный поклонник

Коншин.

Н. М. Коншин — Пушкину.

20 декабря 1836. Из Царского Села в Петербург.

Милостивый государь Александр Сергеевич,

Имею честь представить вам вторую часть моих «Записок»; извините, что не сам лично вручаю вам их, но я давно уже очень болен, и болен жестоко. Дела мои приняли оборот самый дурной; я было понадеялся на милость царскую, потому что ему представили мою книгу; но, кажется, понадеялся напрасно: вряд ли скажут мне и спасибо, не только чтоб сделать какую существенную пользу.

Простите, будьте счастливы.

Преданнейший слуга ваш

Александр Александров.