Виктор Кунин - Последний год жизни Пушкина

Следует оговориться, однако, что Одоевский с Краевским еще до обращения к властям сыграли, так сказать, в открытую: они обратились к Пушкину с предложением преобразовать «Современник» таким образом, чтобы у журнала оказались три соиздателя — Одоевский, Краевский и Пушкин [20] Предложение было сделано в августе — сентябре. Полный текст его см. гл. 4, № 17. . Поэт лишался бы при этом права распоряжаться «ученой частью» журнала — за ним оставалась лишь литературная, да, естественно, и доходов ему в этом случае причиталось бы поменее. Согласись Пушкин, и его недавние ближайшие помощники отказались бы от «Северного зрителя» и стали бы вместе с Пушкиным выпускать по 12 книжек «Современника» в год. Фактически Пушкину был предъявлен ультиматум. И кем?!

В основе замысла Краевского и Одоевского лежала, между прочим, и некоторая неудовлетворенность «Современником». Одоевский к середине 1836 г. разочаровался в «Современнике», назвав его как-то даже «неудавшимся журналом». Кроме того, князь был несколько раздражен наметившимся сближением Пушкина с Белинским в ущерб деловым связям с другими московскими литераторами, друзьями Одоевского (М. П. Погодиным, С. П. Шевыревым); Краевского же не устраивала деловая беспечность Пушкина и неумение, как он считал, добиваться материального успеха издания.

Затем за разрешением на новое издание обратились к министру народного просвещения С. С. Уварову. Тот готов был в это время любым способом шантажировать Пушкина — случай показался ему удобным. Он только уговорил Одоевского и Краевского изменить название: «Северный зритель» превратился в «Русский сборник». Замаскировав очередной журнал под альманах, Уваров в благожелательном духе составил докладную записку и 10 сентября направил ее царю. Но недооценил невежество и трусость самодержца: тот 16 сентября окропил бумагу с предложением «Русского сборника» такой бессмертной резолюцией: «И без того много». Перепуганный Уваров тут же принялся за составление прямо противоположного собственному вчерашнему предложению циркуляра — никто в России не смеет более вплоть до особого распоряжения и заикнуться о новом периодическом издании. Такой указ был вскоре изготовлен и 27 сентября вступил в силу. Так что Одоевский и Краевский, сами того не желая, навредили не только Пушкину, но и русской журналистике вообще. Все же Пушкин на свой страх и риск, не имея разрешения, объявил подписку на «Современник» на 1837 год, да только журнал оказался уже посвященным его памяти.

По-разному трактовались действия Одоевского, связанные с изданием «Русского сборника»: многие исследователи считали, что речь шла о прямом ударе в спину Пушкину, даже… о предательстве в угоду III Отделению. Такое обвинение, брошенное Одоевскому, заведомо абсурдно и оскорбительно: вся жизнь его, все дела и слова не оставляют камня на камне от подобных подозрений. Пушкин заранее знал о «Русском сборнике»; вероятнее всего, даже стал бы в нем участвовать, но объективно, как бы ни толковать ситуацию, у «Современника» появился бы конкурент. Отношения между Пушкиным и Одоевским не испортились, что следует приписать благородству Пушкина и доброй воле Одоевского, но говорить о полном штиле в их журнальном сотрудничестве тоже не приходится…

Горе Одоевского после смерти Пушкина было безмерным. Кто знает — может быть, совестью своей, всегда очень чуткой, он ощущал в общей вине и свою долю. Долгие десятилетия стоял Одоевский, в числе немногих, на страже высших интересов русской литературы, отбивая нападения реакции на самое имя Пушкина. Он обязанностью своей почитал возвысить голос против тех, кто «задумали мало-помалу задушить мертвого Пушкина, ибо с живым им это не удалось». В 1840 г., рецензируя очередной опус Н. И. Греча, Одоевский написал: «Имя Пушкина стоит так высоко, что до него толки издателя «Северный пчелы» не могут достигнуть».

Вскоре после гибели Пушкина стараниями его верных друзей Вяземского, Плетнева, Одоевского была выпущена начатая еще при жизни поэта V книга «Современника». Осведомленный мемуарист Ф. Ф. Вигель считал роль Одоевского в работе над этим томом определяющей, назвав пятый «Современник» «алтарем в честь Пушкина, сооруженным стараниями его сотрудника, собрата и приятеля».

Одоевский написал на V книгу рецензию, которую зарезала цензура, и она пролежала в архиве А. А. Краевского почти 120 лет. В ней, среди прочего, говорится: «…Пройдет еще год, издано будет полное собрание творений его, в которое войдут многие сочинения, кроме тех (т. е. сверх тех. — В. К .), которые напечатаются в «Современнике» — и с той минуты настанет для Пушкина потомство… Потомство! О, оно оценит Пушкина; оно поместит его подле северных бардов времен Екатерины и Александра; потомство с благоговением будет изучать поэта: оно не поступит с ним так, как поступали некоторые современники». Далее следует почти прямой отголосок полемики вокруг пушкинского журнала: «Зачем при воспоминании о Пушкине представляется прискорбная, тяжелая мысль о том, как у нас понимали его некоторые издатели журналов!.. Каким клеветам, каким оскорблениям не подвергали они поэта, который составлял нашу гордость! Как должны были казаться странными для иностранцев эти мелочные злобные придирки к великому писателю, которого мы должны были хранить как драгоценное свое сокровище! Что же теперь? Эти господа [21] «Северная пчела» и «Библиотека для чтения» скорбели о невознаградимой потере. , как слышно, уже горюют о Пушкине, даже чтут его память притворными похвалами. Кто поверит, что они не могли простить поэту даже издание «Современника»? Да! Они доказывали, будто Пушкин уже более не поэт, потому что занимается изданием журнала. «Но не может быть, — скажут, — чтоб эти люди, если в них есть хоть искра литературной совести, не признавали величия гения в Пушкине: отчего же они вздумали, дети бессильные, нападать на него, чернить? Отчего?»

В конце 30-х годов он написал статью «Пушкин», также извлеченную из архива Краевского советским исследователем Р. Б. Заборовой лишь в 1956 г. В статье говорится: «Пушкин! — произнесите это имя в кругу художников, постигающих все величие искусства, в толпе простолюдинов, в толпе людей, которые никогда сами его не читали, но слышали стихи его от других, — и это имя везде произведет какое-то электрическое потрясение. Отчего его кончина была семейною скорбию для целой России <���…> Что сделал Пушкин? изобрел ли он молотильню, новые берда [22] Деталь ткацкого станка. для суконной фабрики или другое новое средство для обогащения, — доставил ли он нам какие удобства в вещественной жизни? Нет, рука поэта оставляла другим деятелям подвиги на сем поприще — отчего же имя его нам родное, более народное, возбуждает больше сочувствия, нежели все делатели на других поприщах, теснее соединенных с житейскими выгодами каждого из нас?»