Ирина Терра - 88 клавиш. Интервью Ирэны Орловой. Библиотека журнала «Этажи»

Решение записать что-то – это желание выразить себя через музыку. Я слышал много записей и невероятно ценю таких музыкантов, как сам Рахманинов, Бенно Моисеевич, Фридман и Иосиф Левин – всех великих музыкантов прошлого, и, конечно же, великих русских исполнителей, таких как Эмиль Гилельс, и, разумеется, Рихтер. Невозможно что-то от них «позаимствовать» просто потому, что каждый из них – самостоятельная личность. Они меня научили пониманию, что можно выйти к слушателю с чем-то очень честным и личным. Но это приходит после долгих поисков. Даже сейчас, когда я прослушиваю некоторые записи, сделанные 30 лет назад, я говорю себе: «О нет, теперь я играю по-другому». Но в тот момент я делал это так, как считал тогда нужным. Конечно, с тех пор я прожил еще 30 лет и получил ещё 30 лет любви от моей семьи – а это несомненно влияет на то, как я играю сейчас.

Честно говоря, я давно перестал слушать записи пианистов, включая мои собственные.

Что сделано – то сделано. Можно забыть. Я пытаюсь слушать ту музыку, которую я ещё не совсем хорошо знаю. Например, благодаря знакомству с твоим покойным мужем (музыковедом Генрихом Орловым – прим. ред.) я настолько увлекся Шостаковичем, что купил все записи его симфоний. Меня ошеломило, что я не знал всей этой великой музыки. И именно Генрих – выдающийся специалист по русской музыке и по Шостаковичу дал мне более глубокое понимание этих произведений.

Я пытаюсь ничего не упустить, больше слушать. Возьмем, к примеру, оперу. Слушать фортепьянную музыку это замечательно, но я говорю моим студентам: «Вы совершаете ошибку, если не слушаете оперных певцов, не аккомпанируете им и не играете с инструменталистами. Вы не сможете правильно играть, не почувствовав, как это делают вокалисты или инструменталисты». Например, вокалист может сделать настоящее crescendo на одной ноте, для него это так же естественно, как дышать. Всё что может сделать пианист – это только crescendo или decrescendo во фразе. Пианисту важно понимать эту разницу. Я и сам пытаюсь её почувствовать, осознать; думаю, что смогу стать лучше как пианист, если буду слушать и понимать певцов.

Меня всегда ошеломляют звуки оркестра. Три моих самых любимых композитора, если говорить о красках, конечно, великий Римский-Корсаков, Берлиоз и невероятный Стравинский. Добавьте ещё Равеля с тем количеством красок, которые он создал для оркестра (особенно если вы слушаете его произведение в хорошем исполнении). Конечно же, понимая все эти нюансы, вы и сами сможете найти нужную краску для той музыки, которую вы исполняете.

Ты сказал мне однажды, что сам Рахманинов пришел к тебе во сне и дал указания, как играть…

Ну, на самом деле, я сегодня сыграл как раз по этим указаниям…

Я заметила.

Во второй части его сонаты есть кульминационный момент в среднем разделе. Каждый раз, когда я играл третье проведение, у меня возникало ощущение, что Рахманинов был неудовлетворен тем, что ему пришлось лишь повторить уже сделанное в двух предыдущих проведениях. И в поисках решения пoпросил Рахманинова о помощи. Я знаю, это может показаться безумием, но я верю, что есть вещи, которые каким-то образом приходят по неизвестным нам каналам психики, и с которыми мы всегда будем связаны. И Рахманинов дал мне этот аккорд. На следующий день я сразу взялся за этот раздел и попытался взять именно этот аккорд, но, вероятно, не в том расположении, как он хотел. И я понял, что делал это неправильно, т. к. каждый раз, когда я пытался его повторить, я попадал не туда; как будто что-то мешало мне взять нужную ноту. Что-то было не так. Мне нужна была септима, «До» в том аккорде, но я все равно не попадал. И я спросил Рахманинова: «Разве это не то, что вы хотели, Сергей Васильевич?» – «Нет!» Я искал целый день пока не понял, что ошибался в одной ноте. Я получил правильный аккорд, и с тех пор ни разу не взял его неверно. И сегодня тоже сыграл правильно.

И когда после концерта приходят люди, играющие эту сонату, то они меня спрашивают: «Что это вы там играли в этом месте?», я отвечаю: «Прошу прощения, но мне было велено так сделать». И они удивляются: «И кто же это велел вам так сыграть?» И я отвечаю: «Сергей Васильевич Рахманинов настаивал, чтобы я немного изменил аккорд». И я сделал то же самое в его Вариациях на тему Шопена.

Каждый раз, когда я пытался сыграть те ноты, которые он написал, я сбивался. А ведь это простой минорный аккорд! И это один из аккордов, который он впоследствии использовал в Вариациях на тему Паганини. Для меня совершенно очевидно, что он хотел поставить этот аккорд и в сонате, и он там прекрасно вписывается. Получается, что я получил это указание от него самого. От Рахманинова. Я чувствую, что все мы – если мы позволим себе поверить в возможность таких вещей – все мы сможем получать такие вот «послания», указания. И я действительно верю, что когда-нибудь у нас даже будут технологии, позволяющие нам услышать, как играл Лист. Мы сможем возродить эту энергию – ведь она никогда не умирает. Скажем, энергия твоего покойного мужа никогда не умрёт. Посмотри на то влияние, которое он оказал на меня после наших бесед. И эта энергия делает его живым и сейчас.

Здорово! Еще ты играешь и записываешь музыку испанских композиторов. Некоторые из них хорошо известны широкой публике (Хинастера), но некоторые из них менее известны (Мануэль де Фалья, Антонио Солер, Хоакин Турина). Кроме того, ты играешь музыку кубинских и латиноамериканских композиторов. Думаешь ли ты о себе, как о пропагандисте испанской и латиноамериканской музыки? И если да, то какое это имеет для тебя значение?

Решение исполнять латиноамериканскую музыку я принял довольно поздно. Как правило, я исполнял эту музыку, как часть… ты знаешь… ну вот если кто-то рекомендовал, чтобы я выучил какое-то произведение. То есть желание исполнять латиноамериканскую музыку, на самом деле, не было моим собственным решением. Но по мере исполнения этой музыки, мне показалось, что я могу экспериментировать с ней больше; что есть некоторые действительно значительные композиторы, в частности, Хинастера (особенно когда я с ним лично познакомился). И я даже играл с его женой, которая была замечательной виолончелисткой. Это всё очень важная часть моей жизни.

Я был разочарован в этом году, когда, казалось бы, в таком городе как Майами обязательно должно было быть что-то сделано к 100-летию Хинастеры. Но ничего сделано не было. Вот почему я играю целое сольное отделение из его музыки.

Многие критики считают тебя одним из самых сильных исполнителей музыки Рахманинова. Расскажи подробнее о твоих отношениях с музыкой Рахманинова и с русской музыкой в целом.

Конечно! Рахманинов и русская музыка невероятно важны для меня. Вот ты, Ирэна, один из лучших русских учителей музыки. Моя жена – тоже прекрасный музыкант из Московской консерватории. Так что и твоё влияние, и влияние моей жены сказались на моём отношении к русской музыке.