Александр Тюрин - Воспоминания ученого-лесовода Александра Владимировича Тюрина

Панорама усадьбы в Нижнем Тимергане

Фасад дома выходил на южную сторону в палисадник. Из окон дома сквозь деревья виднелось селение Нижний Тимерган, состоявшее из десяти дворов, и излучина реки Мензеля с ее поймой, начинавшейся в двухстах метрах от усадьбы. До самой реки Мензеля было около одного километра. Далее по реке были видны селения: вверх по течению Кадряково с шумным еженедельным базаром, вниз Ямяково с высоким зеленым минаретом деревянной мечети. В Кадряковой жили крещеные татары. Они называли себя «кряшен», местные русские называли их «крещены». В Ямяково жили татары. Далее вверх по реке были видны кряшенские и татарские селения, а на далеком горизонте, за рекою, закрывая всю южную сторону горизонта, шел хребет, отделявший Мензеля от Ика. По этому хребту шел старый Казанский тракт, и были видны окаймлявшие его деревья. Это были такие же старые березы, как и на трактах вблизи города Мензелинска. Далекий тракт, идущий в город Казань, казался нам в детстве полным таинственности. С ним было связано слово Казань, неизвестный для нас обширный и красивый город. На юг от усадьбы до самого дальнего горизонта не было лесов. Это были давно распаханные степи. Отдельные татарские названия, такие как Кайнатау (что значит березовая гора) и названия урочищ, в которых входило слово кабан, свидетельствовали о том, что тут когда-то были лиственные леса, но они были вырублены, раскорчеваны и распаханы. На горе Кайнатау, нависшей над рекой Мензеля несколько ниже селения Ямяково, я еще застал последнюю березу.

Пойма реки Мензеля перед нашей усадьбой и к югу от нее была в то время покрыта густыми зарослями ивы, серной ольхи, дуба и осины. В ней было большое количество мелких озер и болот. Через эту часть поймы проходила речка Вязовка до ее впадения в реку Мензеля. В пойме жило огромное количество уток и куликов разных видов. К северу от усадьбы начинались леса и перелески, и они тянулись до самого города Мензелинска. Дорога от нас на Мензелинск шла наполовину среди лиственных лесов. Мои первые детские впечатления связаны с жутким чувством детской печали от вырубки окрестных лесов. Была погоня у всех за новой пахотной землей из-под леса, и «чищоба» (раскорчеванная земля) являлась предметом вожделения для землевладельцев.

Схема окрестностей усадьбы в Нижнем Тимергане

Я отчетливо помню, что северней нашей усадьбы находился осинник, в котором были крупные строевые деревья. Самовольные порубки в этом осиннике, которые нельзя было прекратить, вынудили отца вырубить осинник. Это было сделано однажды зимой, когда мне было очень немного лет. Я еще не ходил в школу и научился только считать. Но я был уже настолько восприимчив, что не мог спокойно отнестись к вырубке осинника. Я любил эти деревья, потому ли что часто гулял здесь, или потому, что здесь водилась клубника, и я плакал, когда стали вырубать деревья. К тому же однажды срубленным деревом зашибло неосторожно бежавшего зайца. Этого зайца принесли ко мне, и он умер у меня на руках. Детские впечатления были настолько сильны, что и потом, когда я был уже лесничим, я не мог спокойно видеть сплошную вырубку леса.

Арендованная отцом земля тянулась длинной полосой километра на четыре. Ее дальний конец приближался к селению Сосновый Брод на реке Мензеля. Около этого селения оканчивалось колено Мензеля, и она вновь принимала свое старое направление к северо-востоку. С высот правого берега Мензеля у Соснового Брода открывалась великолепная картина левобережья реки Мензеля и узкая долина реки Игини, впадающей в Мензеля слева у Соснового Брода. Вдали, на горизонте, у реки Игини виднелась белая церковь села Останково. С детских лет она была окружена для меня таинственностью, вызванной тем, что там, в этой церкви, как мне передавала моя мать, она венчалась с моим отцом в 1878 году. Впоследствии я получил огромное удовлетворение, когда смог проездом посетить это село и осмотреть церковь.

Край, в котором я провел детство, был разноплеменный. Вокруг нас жили русские, кряшен, татары, башкиры и чуваши. Нашим общим языком был русский, но мы немного говорили и по-татарски. Еще и теперь в моей памяти сохранились татарские слова и отдельные фразы, хотя прошло больше сорока лет с тех пор, как я уехал из родных мест.

Отец мой, Владимир Иванович Тюрин, родился в 1832 году в селе Рыбная Слобода на реке Каме. Он происходил из семьи ювелиров, крестьян Рыбной слободы, находившихся в крепостной зависимости. Ювелирный промысел для них был средством к жизни и давал им возможность платить оброк своему помещику. В качестве ювелирных изделий делались серебряные модные женские украшения (браслеты, серьги и прочее), преимущественно, для татарок, чувашек и женщин прочих народностей, населяющих Прикамье и среднее Поволжье. Однако мой отец не стал ювелиром. Десяти лет он был взят в услужение в качестве «мальчика» к одному разъезжему торговцу и вместе с ним исколесил все Прикамье. C течением времени, по мере накопления опыта, он превратился из «мальчика» в приказчика и доверенного, все также разъезжая по обширному Прикамскому краю.

Выйдя в 1861 году из крепостного состояния, отец приписался к мещанскому обществу ближайшего к Рыбной слободе города Елабуги и в таком звании состоял до самой смерти. К тридцати годам он располагал небольшими оборотными средствами и вздумал переменить торговое дело на сельское хозяйство. Отцу приглянулся Мензелинский уезд, и здесь в середине 60-х годов он арендовал понравившееся ему небольшое имение на речке Вязовке близ Нижнего Тимергана. Арендная плата на землю в двести семнадцать десятин составляла вначале около четырехсот золотых рублей в год. Впоследствии она была повышена до шестисот рублей в год. Середина 60-х и 70-е годы характеризовались подъемом сельского хозяйства. Запашки в Прикамском районе увеличивались, распахивались старые залежи, усиленно вырубались и раскорчевывались леса. Успех сопровождал предприятие отца. В течение первых двух десятилетий его хозяйство на арендованной земле крепло и расширялось. Ежегодно сеялось около ста пятидесяти десятин, то есть две трети всей земли, одна треть находилась под паром. В хозяйстве было большое количество скота, около тридцати лошадей, двадцать коров, пятьдесят овец и прочая живность.

Рыбная слобода. Пристань на реке Кама