Никита Леонтьев - Усташские лагеря смерти в Независимом государстве Хорватия в 1941–1945 гг.

Презентация книги прошла замечательно. Оказывается, в этом (2019) году Товарищество праздновало юбилей – 60 лет непрерывной работы. Славко и Милинко рассказывали присутствующим, что все эти годы члены Товарищества собирали информацию о таких же, как они сами, бывших пленных лагерей – причем не только усташских, но и немецких, австрийских и прочих. Кроме этого, они записывали все рассказы своих товарищей, собирая их в единую базу. С недавних пор они начали ее оцифровывать. Но и это не все – члены Товарищества регулярно проводят совместные занятия в школах на уроках истории, а также выступают на собраниях и конференциях, в том числе и международных.

Когда официальная часть мероприятия закончилась, Милинко познакомил меня с Еленой Радойчич, членом Одбора. Родилась она в 1934 году в местечке Ябланац в общине Новска. Усташи убили ее деда, бабку, отца и четырехлетнего брата, а ее саму отправили в концентрационный лагерь Стара-Градишка. К сожалению, в ходе нашей беседы ее куда-то срочно позвали, и она вынуждена была уйти.

Откуда-то из толпы, то уходившей, то возвращавшейся, вынырнул Милинко, ведя за собой молодую женщину, почти девушку, с веселым и задорным взглядом.

– Елена еще вернется. Мы сейчас пойдем в ресторан. Познакомься, это Ясмина Тутунович-Трифунов. Она историк, работает в Музее жертв геноцида. Пообщайтесь, пока Славко все там готовит, а я пока отойду.

И практически убежал куда-то с энергией, немыслимой для человека своего возраста.

Общаться с Ясминой было одно удовольствие. Когда мы уже собрались идти в ресторан, задал ей вопрос, о котором чуть не забыл ранее:

– На сайте музея Жертв геноцида я видел цифру – 130 тысяч жертв Ясеновца. Это в самом деле ваша официальная позиция?

– Это список тех, чьи личности подтверждены. О ком мы смогли найти хоть какую-то информацию. Конечно же, это неполный список. Мы по мере возможности его дополняем.

…В ноябре того же года я снова поехал в Белград. Меня пригласили на рабочую встречу Товарищества, которая должна была пройти в ближайшую пятницу. А днем ранее у меня была запланирована встреча со Славко. «Выпьем кофе, поболтаем» – выразился он. Я был только «за», ведь в мае мне так и не удалось найти время для обстоятельной беседы.

Седьмое ноября, Белград, квартал Скадарлия. Скрученные безжалостной осенью листья уже устилают улицы и перекатываются под порывами ветерка. Но погода отличная: солнце и тепло, некоторые прохожие – в легких майках и рубашках. Мы со Славко сидим в кафе, пьем домашний кофе и не спеша общаемся. Часть нашего диалога мне удалось записать.

– Когда и где Вы родились?

– Фактически я родился 12 октября 1936 года. Но почему-то по документам у меня написана дата рождения – 10 сентября. Так уж получилось. Мама говорила мне, что на самом деле я родился 12 октября.

Родился я в деревне Млечаница около Меджуводья, община Козарска-Дубица. (Тогда она называлась Босанска-Дубица).

– Как Вы пережили начало войны и попали в лагерь?

– Начну с отца. Мой отец был солдатом королевской югославской армии. Когда началась война, четники настойчиво звали его к себе. Он отказался. Тогда они сняли с него все обмундирование и отпустили на все четыре стороны. Отец в итоге уехал в Славонски-Брод. Там его арестовали и отправили в Германию, откуда он вернулся после войны в родную деревню.

Остальные члены семьи – моя мать, тетка, сестра в возрасте полутора лет и я – летом 1942 года бежали на Козару. Сестра умерла в дороге – не выдержала тяжелых условий в столь нежном возрасте.

Тогда немцы вместе с усташами организовали мощное наступательное движение в этом направлении (знаменитое Козарское наступление). Огромное количество сербских семей, как и моя, бежали на гору Козара, чтобы там хоть как-то укрыться от врага и попытаться уйти на не занятые им территории. Немецко-усташские отряды взяли Козару в кольцо. В окружении оказалось, наверное, тысяч семьдесят… нет, тысяч шестьдесят восемь – шестьдесят девять.

Там, на Козаре, нас защищала Пятая Козарская партизанская бригада. Дважды – в ночь с третье на четвертое и с четвертого на пятое июля 1942 года – они пытались прорвать осаду. Обе попытки провалились: бежать удалось лишь очень немногим, а потери среди партизан были очень значительны.

Пятого июля нас взяли в плен и отправили в распределительный лагерь Церовляни, оттуда нас отправили в Ясеновац.

– На чем Вы туда ехали?

– Шли пешком. Благо, это было недалеко. В том месте, куда нас привели, не было почти никаких построек. Мы жили на голой земле. Иногда я, любопытный мальчишка, бегал в сторону печально известной Цигланы – лагеря Ясеновац №3.

– А что Вы ели?

– С едой было плохо. У матери в сумке было немного кукурузного зерна. Какое-то время оно выручало, потом ели чью-то фасоль. Когда же и она закончилась, мы ели траву и корни.

Некоторые из нас, деревенских жителей, имели при себе сделанные собственными руками предметы быта, украшения и так далее. Они делались с душой, были очень красивыми и изящными. Нам разрешали обменивать их на еду. Пленных подводили к ограждению из колючей проволоки, там они менялись с местными жителями.

– При Вас умирали пленные?

– Конечно. Когда кто-то умирал, его не хоронили. Все тела оставались лежать на месте. Шел такой запах… Теперь я не могу видеть даже мертвую крысу или птицу на улице – сразу начинает тошнить.

– Сколько времени Вы провели в Ясеновце?

– Чуть больше месяца. Да, немногим больше.

– А что потом?

– Потом нас отправили в местечко Банова-Яруга, там мы жили до 1943 года. Затем нам разрешили вернуться в родное село. Конечно, нашего дома уже не было – как и соседних домов. Все Междуводье в руинах. Поэтому мы копали землянки и жили там. Иногда на нас совершали набеги усташи, иногда – конные черкесы. Черкесов мы все очень боялись – они были жестокими кровопийцами.

– Когда Вашу деревню освободили?

– Освобождения, в общем-то, и не было. Тут не было боев за село, не пролегала линия фронта. Просто в конце 1944 года усташи и немцы как-то покинули эти края. Вот так мы и освободились.

– Что Вы думаете о количестве жертв Ясеновца? – Этого мы никогда уже не узнаем. Можем говорить, например, о миллионе, но это не истина. Это мысли. – Знаете, из того, что я читал и что сам видел в Ясеновце, я пришел к выводу, что всего за 4 года существования количество жертв было от 100 до 200 тысяч, не больше. – Если брать сам лагерь – может быть. Может быть! Почему нет? Но если брать окрестные места массовых ликвидаций, уничтоженные соседние села…

– Довелось читать у некоторых авторов, что хорваты-домобраны не были жестоки.. – Это правда! Домобраны были чем-то вроде регулярной армии. Они были нормальными людьми по большей части. Могли помогать беженцам. Усташи же были чем-то вроде особых подразделений, там все было совсем иначе.