Людмила Липатова - Прошли годы, десятилетия…

– Это не единственный случай, одну нарту мы спасли.

– Замечательно. И где она?

– Лена Лярская увезла в Российский этнографический музей и передала в фонды. Кстати, женщина была последней представительницей своего рода, и она грозилась сжечь нарту после того, как стала христианкой. Мы с трудом убедили передать эту ценную реликвию в музей.

– Мне кажется, миссионеры должны эти нюансы понимать. Ведь это культурное наследие, которое мы не должны терять. Наверное, во мне ещё и старый музейщик возмущается.

– Да, конечно. Это наша история. Но для некоторых больше имеет значение психологический момент, что эта нарта.

– Второй такой вопиющий случай произошёл в Харсаиме, когда женщина ханты после принятия баптизма вернулась домой и расправилась с имеющимися у неё иконами. А потом пошла к соседке и хотела устроить там своеобразный погром.

– Такой неофитский запал.

– В общем, среди миссионеров нужно проводить разъяснительную работу по этому поводу.

– Вот с этим я долго работала. В первую свою поездку для меня это был самый больной, насущный вопрос, кто и как решает из миссионеров. Понятно, что самые первые конфликты в тундре проходили именно из-за того, что обращённые люди сжигали древние родовые реликвии. Более того, для всего стойбища, для остальных членов семьи это даже не культурное достояние и наследство, это боги, которые для них живы. И когда один человек сжигает религиозные предметы всего рода, конечно, всё заканчивается огромными скандалами. В этом плане нужно вести себя осторожно. Но есть миссионеры, которые говорят, мы не настаиваем, это их собственные желание, мы не убеждаем их, что они должны это сжечь. Некоторые говорят, что это принципиально, потому что эти духи их тянут в прошлое. Если их сжечь, то людей это освободит. Что против этого скажешь, это их вера. Вера, которая идёт вразрез с нашими музейными интересами.

– Планируется ли провести какую-то конференцию именно по исследованию этих вопросов, с привлечением и баптистов, и православных священников и тех, кто верит в традиционных языческих богов?

– Я этого ничего не слышала, хотя это было бы весьма актуально и интересно. Это конфликтующие стороны, не очень мирно существующие, то такая конференция была бы нужна.

– Вот видите, идею подкинула.

– Но плохо себе представляю, насколько она возможна. Насколько я информирована, такой конференции пока не состоялось.

P.S. На основании экспедиционных материалов Т. А. Ваграменко опубликованы статьи:

«„Неудобная вера“. Религиозное обращение ненцев Ямала» (Европейский университет в Санкт-Петербурге, 2004 год); «Традиционная культура ненцев Ямала в представлении христианских миссионеров: язычество или „Ветхий завет“»? (Российская Академия наук, музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера); Радловский сборник. Научные исследования и музейные проекты МАЭ РАН в России

О деятельности отца Иринарха я писала уже не один раз. Он приехал в Обдорск (ныне Салехард) в 1898 году в качестве настоятеля Обдорской православной миссии. Уехал в 1910 году. За это время он открыл библиотеку, основал музей, организовал школу для детей-сирот и т. д. К сожалению, не весь книжный фонд, который он собирал за время своего пребывания на Тобольском Севере, сохранился до нашего времени, но даже то, что осталось, представляет очень большую научную ценность. На его счету много добрых дел, которые оставили свой след в истории нашего края.

В Обдорской миссии существовало две походные церкви, и отцу Иринар-ху приходилось много путешествовать по тундрам Ямала зимою на нарте, летом на лодке. Он попадает в шторм на Оби, чуть не погибает в буран, ночует в самоедских чумах и остяцких юртах, посещает рыболовецкие пески рыбопромышленников. Он крестит инородцев, читает миссионерские проповеди, ищет места для новых миссионерских станов. Так, в 1899 году был устроен миссионерский стан в Хэ – конечном населённом пункте, лежащем ниже и восточнее Обдорска на 300 вёрст, на правом берегу Надымской Оби. Открытие этого миссионерского стана явилось выдающимся событием в жизни миссии, потому что он был расположен на пути следования инородцев как в Обдорск, так и на реку Полуй. Кроме того, через Хэ же направлялись в Обдорск на ярмарку низовые самоеды, каменные самоеды с полуострова Ямал и надымские остяки.

Во время своих путешествий по Ямалу Иван Семёнович, кроме походного журнала, где отражалась вся его миссионерская деятельность, вёл дневники, в которых он записывал дорожные впечатления, свои размышления о жизни инородцев, делал этнографические заметки, описывал интересные

встречи. В результате обработки дневниковых записей появляются очерки, которые он объединил под общим названием «Из дневника Обдорского миссионера». Они были изданы в «Православном Благовестнике» в 1903—1904 годах. В 1907—1911 годах в этом же журнале вышла серия путевых заметок Шемановского «В дебрях крайнего северо-запада Сибири».

В этом очерке мы поговорим о художественных достоинствах его заметок. Для этого приведём только несколько отрывков, которые характеризуют Ивана Семёновича как человека, прекрасно владеющего литературным языком, а его описания природы Севера просто великолепны. Судите сами.

«Был чудный полярный вечер, когда я выезжал на оленях из селения Хэ в опоэтизированное древней новгородской летописью Лукоморье – Обдорск. Как бы висевшая над землею луна освещала своим нежным светом величавую Обскую Губу. Затвердевшая от частых крепких ветров белоснежная пелена её искрилась мириадами иссиня-белых фосфорических огоньков. Чистый воздух нехолодной ночи был так прозрачен, что можно было видеть далеко. Впереди меня и справа горизонт сливался с серо-синим небом, на котором едва виднелись маленькие северные звёзды… Кругом было таинственно тихо». («Православный благовестник» №20, 1907 г., с. 167)

Теперь представьте себя июньской ночью на Оби и сравните свои ощущения с теми, которые описывает Шемановский.

«Ночь уже наступила, когда я выезжал на большом миссионерском каюке из Пароватских юрт на песок Питлярский. На реке Оби было полное спокойствие. Многоводная на севере Обь, казалось, застыла, так было тихо. Даже течение её едва замечалось. Зеркальная поверхность воды рельефно отражала поросший тощим полярным леском и травою горный берег, вдоль которого я ехал так медленно и плавно, будто гребцы боялись скоростью движения нарушить торжественную тишину великолепной июньской ночи, бессумеречной, светлой как день.

Я, облокотившись на мачту, стоял на крыше своего испытанного уже в бурных Обских водах каюка. Моё внимание привлекла чудная картина Уральского хребта, возвышавшегося на горизонте над водою. Спокойный, величественный, не покрытый растительностью, местами белевший от не растаявшего на нём снега, Урал фантастически освещался солнцем. Мягкие лучи полночного, ярко-красного, как кровь, солнца, проходя через белоснежные облака, окрашивали вершины Урала во всевозможные цвета, начиная от темно-пунцового, кончая самыми нежными, светлыми. Казалось, все цвета радуги играли на Урале, постоянно перемешиваясь и меняясь. А выше над Уралом, будто прикованные к месту, облака принимали самые причудливые формы и виды… Они тоже поражали глаз своими мягкими цветами так, что трудно было оторваться от этого волшебного зрелища.