Владлен Анжело - Жизнь Горькая… Жестокая…

Бабушка перед началом молитвы всегда уходила в другую комнату, а я, забравшись в угол, слушал голос дедушки, когда он «общался» с Богом. И столько в его голосе было безысходной тоски и жгучей печали, что мне было не по себе… Я сидел в уголке в оцепенении, боясь пошелохнуться, слушая незнакомые мне слова молитвы… Во время молитвы дедушка, отрешённый от забот повседневной жизни, преображался, восходя к высотам человеческого духа…

В остальное время дедушка занимался всевозможными делами. Когда бабушка пыталась

указать ему, как что-либо надо сделать, он резко отвечал: «Кук аф фартыке!» В переводе на русский язык это означает: «Смотри на готовое!» Но иногда дедушка переходил рамки нормативной лексики… До сих пор в моей памяти звучит хлёсткая, «солёная» фраза: «Кус мир ин майн тохес арайн!» Вот на таких «перлах» я воспитывался… Между собой старики говорили на идиш, так что я в совершенстве овладел этим языком. (В скобках хочу заметить: идиш – это один из диалектов немецкого языка, поскольку иврит был утрачен…)

Вообще, детские годы, проведённые в семье родителей моего отца, были безрадостными, тоскливыми… Да и что можно требовать от стариков, выросших в условиях еврейских погромов… Дедушка родился в 1870 году, а бабушка была на три года моложе. Дедушка учился в религиозной школе (хедере), где изучал иврит. По-русски он не мог ни читать, ни писать. Всю свою трудовую жизнь работал на скотобойне рубщиком мяса. Бабушка имела маленькую лавчонку. На идиш это называется «ятка». До 1924 года дедушка трудился благодаря нэпу. Когда нэп упразднили, дедушка остался без работы… Старики целиком и полностью зависели от отца…

У меня никогда не было детских игрушек. По вечерам мне никто не рассказывал сказки, не читал детские книжки. Мой мир был ограничен убогостью, нищетой, общением с двумя старыми людьми, которые с детства росли в ужасных условиях непрекращавшихся еврейских погромов…

Мой отец меня в упор не замечал… Время от времени он заходил к своим родителям, приносил им деньги, общаясь с ними на идиш. Но я не помню ни одного случая (!), чтобы он подошёл ко мне, взял на руки, приласкал, поцеловал… И это понятно: ведь я служил напоминанием ему о случившейся трагедии – преждевременном уходе из жизни моей мамы… И прямым виновником этой трагедии был мой отец… Именно он в первую очередь должен был предложить моей маме незамедлительно вернуться в Батуми!.. Но, к несчастью, он этого не сделал!.. В этом отношении моя прабабушка была более человечной. Отгороженная занавеской, она не вставала… Когда я подходил к её кровати, она своей иссохшей, костлявой рукой гладила мою стриженую голову… Она, несомненно, знала мою, полную жестокого драматизма, печальную историю…

* * *

Летом меня выпускали во двор. Ребята (в основном они были старше меня) знали о том, что у меня нет мамы… Они никогда меня не обижали. В их детских душах рождалось искреннее сочувствие к моей обездоленной жизни… До сих пор я помню один случай. Одному из подростков купили велосипед. Этот паренёк решил меня покатать. Подхватив меня подмышки, он усадил меня на жёсткую раму, велев мне держаться за руль. Когда паренёк, вскочив на велосипед, быстро работая педалями, понёсся с большой скоростью по улице, мне стало страшно… Боясь упасть, я крепко ухватился своими ручонками за руль велосипеда. Быстрая езда на жёсткой раме велосипеда обернулась не удовольствием, а мучительным страхом…

В это время на улице показался мой отец, направлявшийся к дому своих родителей. Парнишка притормозил и, соскочив с велосипеда, с гордостью сказал моему отцу: «Дядя Боря, а мы вашего Вову катаем». Мой отец, даже не взглянув на меня, ответил мальчику: «Молодец!» – и зашагал к дому своих родителей…

Убийственное равнодушие моего отца запечатлелось в моей памяти на всю жизнь!..

Однако самым ужасным в моей жизни была врождённая психопатия… Дело в том, что я, находясь в эмбриональном положении, испытывал все негативные эмоции, которым подвергалась моя покойная мама… И это в конечном итоге сыграло роковую роль в моей жизни… Моя жизнь оказалась отравленной… Об этом я написал в своём втором автобиографическом романе «Отравленная жизнь (Исповедь узника искалеченного брака)».

Я рос нервным и болезненным ребёнком, отставая от своих сверстников как в умственном, так и в физическом развитии. Если мне не давали то, что я хотел, я требовал: «Деда, дай!» В конце концов, утратив всякое самообладание, я с криком бросался на пол, повторяя в исступлении одну и ту же фразу…

А вот ещё один случай из моего отравленного детства. Однажды после того, как я выпил за завтраком чашку чая, я попросил налить мне ещё одну чашку. Однако дед с бабкой никак на это не реагировали… Я плакал, кричал, но – никакого результата… В это время в комнату вошла тётя Циля, старшая сестра отца, приехавшая с мужем из города Путивля Сумской области. «В чём дело? – спросила она, обращаясь к своим родителям. – Почему ребёнок плачет?» Бабушка ей объяснила: одну чашку чая я выпил и требую ещё одну чашку чая. Тётя Циля была возмущена до глубины души… «Как вам не стыдно?! – вскричала она. – Почему вы издеваетесь над ребёнком?!» Она тут же налила мне чашку чая с сахаром и, усадив меня к себе на колени, ласково сказала, утешая меня: «Пей, Вовочка, пей». Я тут же успокоился.

Хочу обратить внимание на следующий факт. Когда мой отец привёз меня из Батуми, он сказал всем, чтобы меня звали Вовой. Имя, данное мне мамой, записанное в свидетельстве о рождении, было им отменено. Даже в этом случае мой отец проявил преступное равнодушие к памяти моей мамы… Он никогда не рассказывал мне о ней, не говоря уже о том, чтобы съездить в Батуми и побывать на кладбище, где она была похоронена… Лишь спустя два с лишним десятилетия, после окончания четвёртого курса МЭИ, в конце июня 1952 года я поехал в Батуми. Об этой поездке я написал в данном романе, в главе 20.

* * *

Живя у родителей отца, я твёрдо усвоил: все люди делятся на две группы – евреи (идун) и неевреи (гоим). Я насквозь был пропитан еврейским духом. Мой слух ласкали названия еврейских девочки и мальчика на идиш: мейделе, ингеле. А названия «гойских» девочки и мальчика – шикса, шейгец – вызывали неосознанное чувство неприятия, враждебности (из-за наличия в этих словах шипящих звуков).

Впоследствии, когда я стал подростком, я твёрдо решил: в будущем моей женой будет непременно девушка из еврейской семьи. Это своё намерение я действительно выполнил. Однако, к величайшему сожалению, брак на еврейке не принёс мне счастья… Моя супружеская жизнь, длившаяся свыше… пятидесяти пяти лет (!), оказалась… отравленной! Именно это, полное жестокого драматизма обстоятельство, дало мне основание назвать свой второй автобиографический роман «Отравленная жизнь»…