Олег Озеров - Карим Хакимов: летопись жизни

Студенческие кружки, в которые он попал для подготовки к сдаче экзаменов в гимназии, вовлекли его в обсуждение политических проблем. Под их влиянием, он из чистого пацифиста и антимилитариста мутировал в «пораженца». Но это было лишь началом его политической эволюции. Кроме татар-просветителей из числа мусульман, в городе были, как мы уже отметили, ссыльные по политическим статьям, сторонники сибирского областничества и социал-демократические кружки, в один из которых и попал Карим, скорее всего, как человек, уже «обработанный» еще Ковалевским марксистскими теориями. Хакимов прямо пишет в своей автобиографии, что в Томске он «столкнулся» с социал-демократами и некто Негматуллов «взял руководство над моим политическим воспитанием. После прохождения определенного курса он представил меня социал-демократическому кружку, куда я был принят рядовым членом» [34] АВП РФ. Из личного дела К.А. Хакимова. Л. 9. .

При этом, судя по всему, Карим по духу оставался мусульманином, не терял связи со своей мусульманской общиной, мыслил себя как мусульманин. Этот феномен был широко распространен в России и нуждается в особом внимании. Значительная масса мусульман поддержала Октябрьскую революцию. Многие мусульмане сражались в мусульманских бригадах Красной армии. В их числе был и Карим Хакимов.

С чем это было связано? Думается, что многие мусульмане поддерживали свойственный большевистской революции первоначальный эгалитаризм, поскольку он по духу близок исламу, в котором все верующие – члены одной уммы и все они – братья, призванные помогать друг другу. Кроме того, мусульмане, как и социал-демократы, были, по сути дела, интернационалистами. В том смысле, что для тех и для других национальность или этническая принадлежность не имели большого значения, для обоих важна была вера – либо в марксистскую теорию и революционную роль рабочего класса, либо в Аллаха. Так крайности сходятся.

Примечателен один диалог, который у К. Хакимова состоялся со своим случайным знакомым гораздо позднее, в январе 1935 года, в Уфе. Это был сосед по дому Гайнан Амири, ставший впоследствии известным писателем. Он рассказывал, что Карим Абдрауфович, приехавший на побывку к сестре Магнии, однажды спросил его об идеалах нового поколения, и тот ответил: «Мы веруем в коммунизм, поклоняемся ему». Разговор шел на родном языке, и Гайнан употребил арабское слово «иман» – вера. Это ответ очень понравился Хакимову [35] Воспоминания о Кариме Хакимове. С. 47–48. . Он внес лишь одну поправку – что в него мало верить, надо его знать…

При этом, хотя социал-демократы были атеистами, они на том этапе, до Октябрьского переворота, свой резко антирелигиозный настрой не включали в свои программы и никак не афишировали.

Сближало с коммунистами мусульман и то, что все-таки в России, где православие (тоже вроде бы интернациональное, но гораздо больше связанное с почвой и страной) было государственной религией, а ислам хотя и признавался, но находился все-таки в приниженном положении по отношению к православной вере. Да и в своем большинстве мусульмане в России, включая обширные районы Туркестана, были в самом низу социальной лестницы и перспектив в той социально-политической и экономической системе для себя не видели.

Как написал в своей фундаментальной исторической книге «От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке» выдающийся русский ученый, академик А.М. Васильев, «точек соприкосновения между политическими течениями с исламской окраской и… коммунизмом было гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд» [36] Васильев А.М . От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке. М.: Центрополиграф, 2018. С. 173. .

Наш крупнейший знаток ислама и Саудовской Аравии отмечает, что ислам и коммунизм выступают антиподами западного политического либерализма. Обе идеологии подчиняют индивидуума коллективу, группе, общине, государству. Хотя, добавим от себя, ислам так и не решил проблему разграничения между исламской общиной – уммой – и государством, тогда как марксизм в первом приближении ее решил – через разграничение международного рабочего движения и национального рабочего класса. Подмечены А.М. Васильевым и другие аспекты, сближающие ислам и коммунизм, как, например, отношение к частной собственности. Коммунизм на ранних стадиях своего развития ее отрицал полностью, а ислам, в лице своих теоретиков, пытался ее ограничить. Именно по этим и другим вышеупомянутым основаниям у К. Хакимова, как и у многих других мусульман, идеи коммунизма, особенно на том этапе и вплоть до начала и даже середины тридцатых годов, не вызывали отторжения [37] Теоретически вопросы близости идей социальной справедливости в исламе и коммунизме рассмотрены также в работах известного французского марксиста Максима Родинсона «Ислам и капитализм» и др. Идеи близости ислама и коммунизма развивал оригинальный российский мыслитель Гейдар Джемаль. На другом идеологическом фланге существует множество работ, авторы которых доказывают обратное. К ним относится, например, французский исследователь Александр дель Валь, описывающий ислам как религию, наиболее близкую к иудаизму, который, в свою очередь, не ограничивает капиталистические отношения (хотя они существовали и до возникновения монотеистических религий). .

К несчастью для Карима Хакимова, его первые опыты в Томске как агитатора по продвижению социал-демократических идей среди местных мусульман успеха не имели. Как признавал сам Хакимов, он пытался это делать среди мусульманского студенчества, но высшее образование тогда было уделом состоятельной части общества, а потому социалисты на тот момент не имели успеха даже среди мусульман этого все-таки привилегированного слоя.

Можно сказать, что томский период жизни Карима все же следует обозначить со знаком плюс. За два года он успел получить вожделенный и давно чаемый им аттестат зрелости, приобрести новые знания о марксизме, получить первый опыт политической работы.

Поэтому и возвращение Оренбург в мае 1917 года было уже не таким горьким, как после его первого «захода» в Туркестан. Даже то, что он не смог вначале устроиться в Оренбурге и вынужден был пойти снова работать на станцию Кувандык Оренбургско-Троицкой железной дороги, а затем перебраться на станцию Ак-Булак Ташкентской железной дороги (он там стал счетоводом местного потребительского общества), не умерило его оптимизма.

Во многом этот оптимизм был связан с общим энтузиазмом и подъемом после Февральской революции, которую сейчас некоторые историки, и небезосновательно, считают продуктом сговора российских масонов и либералов с американскими финансовыми кругами. Этот энтузиазм хорошо выражен в стихах известного русского поэта Валерия Брюсова, учителя «сероглазого короля» русской поэзии Н. Гумилева, который писал в марте того же 1917 года: