Валерий Озеров - Секта Анти Секта. Том 2. Калейдоскоп

Так Пьер прояснял мне понемногу истины мира сего. Он говорил в тот раз долго, а закончил фразой, до конца мной так и непонятой в той сумбурной жизни:

– Поэтому главное в нашем Великом умном деле – строжайшая тайна. Я неоднократно буду повторять тебе эти слова, Виктор. Это шифр безопасности от безумия этого мира, отпавшего от Непознанного им Великого Бога. А Этот Истинный Бог отнюдь ни от кого не требует никакого поклонения. Ему важно лишь Его Признание и всё.

Вот так меня поучал Пьер почти каждый день, надо вам признаться, что он был слишком зануден: и лишь много позже я узнал, что занудство и педантичность есть необходимые качества для настоящего алхимика.

* * *

А многочисленные завистники в университете продолжали «копать» под моего любимого мэтра, и после их подлых, но скрытых усилий им удалось избавиться от него, причём моя страстная любовница Катарина сыграла против Первацельса ключевую роль…, как мне поначалу и не хотелось этого признавать: я не видел очевидного.

Так что же произошло с профессором Первацельсом?

Да вообще-то ничего особенного, зависть, увы, обычная человеческая зависть… один из пороков, и всегда энтропийных двигателей человечества, ведущих его в неведомое «завтра», которое так никогда и не настаёт.

Вновь назначенный «проректор» в наш Парижский университет, как бы сказали в более «просвещённом» двадцатом веке, по научной работе, отчаянно ревновал именитого профессора к его научным трудам и открытиям, а главное, – адски завидовал тому почитанию и благолепию, которое ему оказывали студенты и излеченные, от, казалось бы, неизлечимых недугов, горожане нашего благословенного города.

Ну и что скрывать, как уже указывалось ранее, мэтр наш зачастую был остёр на язычок, и не особо жаловал своих коллег по лекарскому сословию, часто публично объявляя их то профанами, то недоучками, а то и просто идиотами. А кому такое может понравиться? Ведь подлинный идиот никогда не признает себя идиотом или дураком. Он банально обидится, затаит злобу и ненависть на своего визави, и будет только лишь ждать удобного случая, чтобы нанести решающий удар исподтишка.

Таковым был и молодой проректор, недавно занявший место почившего в бозе нашего прежнего старичка, которого все мы, вчерашние школяры любили за его наивность, добрый нрав, и крепкую дружбу со своей полной, но гениальной противоположностью по характеру, каковым являлся Первацельс. Идиотом назвать себя может лишь умный человек: однако я таких пока не встречал! Пока старичок был жив, он постоянно заступался за Первацельса при любых конфликтах в алма-матер. Но его неожиданная смерть многое изменила в Сорбонне.

…А Первацельс действительно творил чудеса, от коих его слава лишь увеличивалась и росла, как снежный ком в конце февраля: он никому не отказывал в приёме, и никто из страждущих граждан не уходил от него не удовлетворённым.

В городе, разумеется, в нашей среде, часто поговаривали, что он имеет порошок проекции философского камня, но не алхимическое золото привлекает его душу, а милосердие и любовь к ближнему своему. Впрочем, были и такие глупые завистливые профаны, которые распускали слухи о его связях с самим дьяволом, якобы давшему ему возможность получить алхимический философский камень, дарующий его обладателю возможности избавиться от всех болезней и даже добиться бессмертия. Однако профессор вполне выглядел на свои лета и не был похож на мальчика. Но, чтобы там не шептали злые языки покорёженных и ржавых умов, поток больных к нему не иссякал…

Как-то раз в это время Катарина поведала мне такую историю: она часто ассистировала профессору при приёме больных, особенно в тяжёлых случаях. Тяжёлых не для Первацельса, разумеется, а для самого больного и для неё, потому что при приёме таких больных ей приходилось крутиться, как белка в колесе, доставая и смешивая всякие снадобья из шкафчиков по команде профессора. Снадобья эти были большей частью растительного происхождения, но небольшую часть среди них занимали и металлические порошки, а также их производные, и, естественно, минералы.

Лекарство для каждого больного Первацельс назначал сам, и обычно оно было строго индивидуальным для пациента. Очень тщательно профессор относился к дозировке лекарства, двое больных одним и тем же заболеванием у него всегда получали индивидуальную дозу своей панацеи.

И вот Катарина заметила, что, когда к Мэтру приходят страдающие неизлечимыми болезнями, как тот несчастный прокажённый, боящийся даже приблизиться к собору Нотр Дам де Пари. Ведь прокажённых нигде не жалуют. Но только не наш любимы и благородный сострадательный Первацельс. Этого прокажённого пациента доктор, после одних из субботних собраний в совместном в то время храме религии и науки, велел слуге наутро привести к нему на приём. В тот раз Первацельс старался не пользоваться услугами своей помощницы и отослал её прочь. И не только её услугами, но и помощью других ассистентов.

А значит, и те снадобья, и мази, которые стоят в шкафчиках и на полке лаборатории, он не использовал в той работе, чтобы поставить больного на ноги.

Тогда что же использовал наш неутомимый профессор, чтобы больной мог избавиться от такой страшной напасти, за которую обычные врачи даже и не пытались браться? Неужели в действительности таинственный порошок проекции? Этот вопрос мне не давал покоя ни днем, ни ночью…

В одну из встреч с Пьером, который, как я уже упоминал ранее, сам был знаком с Первацельсом, и также, как и он, являлся хорошим врачевателем, я задал этот вопрос де Ариасу.

Тот задумался почти на целую минуту, показавшуюся мне в моём молодом пылком нетерпении сравнимой с вечностью, и сказал мне:

– Скорее всего, да, твой профессор знает тайну камня и получения из него порошкща проекции. Видимо этого порошка у него не так уж и много, раз он использует его очень редко, лишь в экстраординарных случаях. Восполнить запасы порошка не всегда удаётся, видимо он давно не занимается настоящей алхимической практикой, переключившись на медицину и преподавание.

Великое Делание ведь, мой юный друг , требует времени и полной, абсолютной самоотдачи, во время которого необходимо забыть про всё остальное, о врачевании, преподавании, и даже о любви!

Я ничуть не обиделся на этого « юного друга », каковым себя, в действительности и считал. А самого Пьера де Ариаса с этого момента я теперь уважал и почитал ничуть не меньше славного профессора Первацельса.

К этому времени я знал, что порошок проекции есть не что иное, как таинственный Философский камень, измельчённый в ступке алхимика специально для приёма его внутрь при тяжёлых заболеваниях людей и животных, да и просто так, для долголетия или продления жизни. Люди же чрезвычайно любят цепляться за свои драгоценно озабоченные жизни, они не прочь стать ближе к Богу безо всяких видимых заслуг…