Евгений Кузьмишин - Калиостро в пасквилях современников. Сборник мемуаров

Калиостр велел сим духам вселиться в некоторые предметы, как ему за благо разсудилось, а робенку приказал обнять все сии семь духов, каждаго из них поцеловать и себя дать каждому поцеловать (и оные четырнадцать поцелуев мы также слышали). Напоследок Калиостр велел явлениям изчезнуть, а робенку – выйти к нам, потом с робенком и с прочими господами пошел в лес, и на том месте, где были зарыты сии магическия писания, вколотил сей освященной заклинанием гвоздь. По прошествии восьми дней поехали мы вместе с нашими братьями, в магическом кругу посвященными, в Алт-Ауц к моей мачехе. Ибо отец мой был безпрестанно с Калиостром, которой тогда в Митаве совсем вселился в дом моих родителей. В Алт-Ауце нашли уже мы дядю моего с супругою, с дочерью и с меньшим своим сыном. Там Калиостр читал нам иногда в присутствии всех некоторыя наставления; слушатели же его были только мы, сочлены ложи союза, покойная моя мачеха и еще две непросвещенныя особы. В оном своем чтении он не всегда был одинаков: иногда говорил он о вещах превосходных, а иногда столь много мешал между ими вздору, что мы все об нем в соблазн приходили. Но я могу сие чудесное иногда смешение глубоко сокрытыя мудрости с сущим безумием и мнимою злобою весьма ясно для себя в нем истолковать. (19) Также он сообщил нашим братьям тайность, каким образом из простой пеньки делать бобровую шерсть.

В первой день нашего приезду в Алт-Ауц сказал Калиостр меньшому сыну дяди моего, не зделав никаких магических приуготовлений: «Подите в ближайшую горницу, там увидите вы человека в белом длинном платье; скажите ему, чтоб он явился предо мною ночью, когда час ударит, и приготовился бы мне достоверно отвечать на все мои вопросы. Ежели вы все ето зделаете, то велите привидению исчезнуть». Мальчик пошел смело в другую горницу, спустя несколько времени возвратился назад и сказал: «Я все нашел, так как вы сказали, и все то исполнил, что вы мне велели».

(20) На другой вечер Калиостр за затворенными дверями в присутствии всех тогда случившихся делал почти тот же опыт, которой видели мы в Вилцене, с тою только переменою, что он здесь никакого гвоздя не употреблял и посреди своего духопризвания дал знак господину фон Говену, чтобы он к нему подошел, велел ему стать на колена и спросил у робенка, кто теперь ему кажется. Робенок отвечал: «Говен стоит на коленах». Потом дал ему Калиостр свои часы: «Теперь что ты видишь?». Робенок сказал: «Говен держит в руках часы».

При сем должна я напомнить, что робенок стоял в той же горнице за ширмами. Однако ж прежде, нежели начал Калиостр призывать духов, велел мне осмотреть то место, на котором робенку назначено было явление. В оном не было никакого магическаго зеркала, и как бы робенок по сторонам ни ворочался, однако ж естественным образом никак нельзя ему было видеть того, что вне занимаемаго им пространства происходило.

Я должна признаться, что при сем магическом действии некоторые случаи были для меня весьма странны. Во—первых, казалось мне, что он не имел тогда ни малейшей причины делать заклинания 46; второе, что Г. фон Говен без всякаго худаго следствия переступил магическую черту; да и весь етот опыт с явлением своим и с часами, которыя держал фон Говен, по моему мнению, безчестил цену магии. Сие мое сумнение открыла я Калиостру.

Калиостр вопреки мне сказал: «Вы всегда судите так, как слепой о цветах. Мне должно вам сказать, что пока еще вы пребудете в преддверии сих священных наук, до тех пор много непонятнаго будет с вами встречаться. Что ж касается до магической черты, за которую преступил Г. фон Говен, то на ето я должен вам сказать, что при нынешнем моем духопризвании так положено было , чтоб Г. фон Говен оную преступил; и для того я во время моего духозаклинания тотчас велел моим духам охранять те места, по которым ходил Г. фон Говен. А для чего я Г. фон Говена представил в явлении, етова я вам сказать не могу ; часы, которые я его держать заставил, суть не простые часы, а магические; ежели во время духопризвания держит их такой человек, коего стережет или Ганнахиил или Гавриил, тогда имеют они такое действие, какого от них пожелают мои начальники. Во всякое же другое время сила часов сих не действительна. Но когда духи, будучи призваны, около меня вьются, тогда не советую я никому, не приготовясь, до них притрогиваться. Сверх того имеют они еще и ту силу, что ежели кто в сих обстоятельствах несколько минут часы сии подержит в руках, то я несравненно скорее могу видеть, что в душе у него происходит, нежели у других». (21)

По прошествии восьми дней отправились все мы, которые приехали с ним в Алт-Ауц, обратно в Митаву. Дорогою много говорил со мною Калиостр о приличных местах, на которых намерен он утвердить сочленов ложи нашей, дабы силы каждаго мог он так употреблять, чтоб они наилучшим образом для блага мира сего действовали. Все, что он в разсуждении сего ни говорил, рождало во мне почтение к его душевному расположению и приводило меня в удивление о его разуме; с того времени исчезло в мыслях моих все то, что иногда приводило меня в сумнение о непорочности его нравов. (22) Ежели бы он и тогда уже не зделал мне сильных доказательств о своей проницающей во глубину душ человеческих силе, то бы, по крайней мере, во время сего нашего в Алт-Ауце пребывания уверил он меня совершенно, что силы, превышающия человечество, точно в его власти состоят. Он не только назвал мне по именам всех тех, которые в чем—нибудь сумневались, но сказал даже и причины, на которых они сумнениия свои основывали и от чего они при толиком изобилии добрых свойств лишили себя сего счастия, чтоб быть магиками. N.N., сказал он, был слишком уже предан любимой своей науке. Ежели душа к какому—нибудь знанию ощущает лишнюю склонность, то хотя сие ея упражнение весьма благородно, однако ж в таком случае в разсуждении высших духов она бы слишком по—земному мыслила; она тогда как будто скована, и духи не могут ее наградить тем блаженством, чтоб она могла быть полезна для рода человеческаго и для высочайших селений. (23)

Швандер же, продолжал Калиостр, все хочет обнять одним разумом, верить ему уже – слишком много, а таинствам закона – весьма мало. При своих преизящных качествах сердца и духа он бы мог быть на сем свете весьма нужной человек, а по смерти бы, конечно, получил вечность. Однако ж до сего блаженства, которое бы он при своих редких дарованиях мог приобресть и усугубить, он никогда не достигнет, потому что он никакой веры за основание не полагает, а может назваться больше присмотрщиком, нежели участником таинственной мистики. Сверх того, болезненное его тело угрожает ему скорым своим разрушением и делает его, поелику он не имеет веры к магии, еще неспособнее к сообщению с высшими духами. Г. фон Медем Тительминде, если бы не испорчен был в разсуждении магии Швандеровым примером, имел бы изрядныя способности. Но он также все хочет понять разумом, которой не в силах еще изъяснить и той силы, коя магнитную стрелку всегда к северу побуждает. Господин Гинц, по неверию своему, преступил первую его и важнейшую заповедь, а тем самым зделал себя навеки для магии неспособным. Ибо он отважился расспрашивать у робенка о явлениях, которыя Калиостр ему показывал. Если бы дух Гавриил уже с некотораго времени не был робенку покровителем, то бы Гинц мог быть в высочайшем степени несчастлив и лишил бы робенка счастия быть когда—нибудь удостоенным явления добрых духов. (24)