Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №9 за 2003 год

Когда я приступал к этому материалу, честно говоря, надеялся, что мне удастся на месте какое-никакое собственное расследование провести, хоть одну фразочку из когонибудь вытянуть, которая еще не вытянута. Отец Кирилл, настоятель здешнего храма, возведенного на месте полигона, прямо сказал: сейчас свидетелей не осталось уже, все умерли. Есть одна старушечка, но она заболела, неизвестно даже, выживет или нет. А нам бы надо вещь одну у нее уточнить.

– Какую вещь?

– Она, когда молодая была, при кухне работала. Может, еду разносила. И будто бы был случай, когда она офицеров каких-то кормила, запомнила их – как они смеются, суп хлебают… А на следующий день понесла судки на полигон и увидела этих же офицеров мертвыми во рву…

Я подождал несколько дней, осведомился, как здоровье этой женщины. Оказалось, умерла старушка…

Сейчас уже все умерли – и свидетели, и исполнители. Поэтому так трудно было обнаружить эту «расстрельную зону», так трудно восстановить списки погибших там… После смерти Сталина полигон закрыли. Внутреннюю зону огородили глухим забором с проволокой, посадили охрану с автоматами и собакой и на долгие годы как бы закрыли на ключ. До этого, правда, чтобы провалы на месте рвов были не так видны, туда свозили с городских свалок мусор – заравнивали. Поселочек Дрожжино, ничего общего уже, конечно, не имеющий с бывшей усадьбой Зиминых, постепенно «отключился» от зоны, зажил своей собственной жизнью. Те же, кто знал, – молчали… Одни – потому, что глотнули страху, который навеки замкнул им уста. А другие—в Москве, на Лубянке,—молчали потому, что знали и другое: чтобы память умерла, нужно время. Много времени.

Потом вокруг зоны вырос дачный поселочек НКВД, в котором, правда, поначалу не разрешали строить дома выше одного этажа и с подвалами. Но потом и это забылось, по краям поселка выросли особнячки, клубника пошла, смородина, гаражи, насущные вопросы – и постепенно закрытая территория за забором, в щели которого виднелись только деревья да глухая трава, перестала занимать людей.

Характерно, что в годы хрущевской «оттепели» очень многое открылось. Все, разумеется, не могло открыться – тогда бы и сам Хрущев, и большинство власть предержащих оказались бы повязанными общим кровавым делом. Но очень многое всплыло. Из лагерей вышли люди, которые поведали страшную правду о ГУЛАГе. Однако название «Бутово» так нигде ни разу не промелькнуло…

Из всех, кто по ошибке или по формальной оплошности в оформлении его «дела» не был расстрелян в ту же ночь, как его сюда привезли, действительно избежал расстрела только один человек. В то, что он уцелел, почти невозможно поверить, но это факт. А травой забвения оказалась сорная трава – борщевик, который так буйно разросся в запретной зоне, что общественники из комиссии по делам необоснованно репрессированных, впервые ступившие на ее территорию (а случилось это только в июле 1993 года), оказались буквально в джунглях: несколько старых деревьев напоминали, что когда-то здесь был парк, да земля под ногами странно бугриста. Не так изначально была уложена Господом эта земля. Тогда об этом месте почти никто ничего не знал.

В рассекречивании Бутовского полигона не обошлось без журналиста: им оказался А.А. Мильчаков, сын репрессированного первого секретаря ЦК ВЛКСМ А.И. Мильчакова. Он начал исследования по массовым захоронениям задолго до того, как тем же вопросом официально занялся КГБ. Домыслов он не строил, а исходил из самой логики происходящего: с 1918 года в Москве беспрерывно расстреливали людей. Но если поначалу Донского крематория и окраин московских кладбищ кое-как хватало, чтобы хоронить этих несчастных, то в годы массового террора, порожденного ежовскими постановлениями 1937 года, «кладбищенское хозяйство Москвы», как это принято говорить, справиться с поступающим количеством трупов уже не могло. А значит, должны были существовать специальные кладбища или места расстрелов, где закапывали прямо на месте.

Мильчаков «нащупал» к югу от Москвы треугольник Сухановка – «Коммунарка» (бывшая дача наркома НКВД Ягоды, позже – место массовых расстрелов и захоронений) – Бутово. И в своем телерепортаже даже назвал эту «зону» Бутовским расстрельным полигоном. Видно, тогда еще были живы свидетели, которые проговорились хотя бы о названии. И хотя ворота ему, разумеется, не открыли и снимать ему пришлось, по сути дела, только забор, репортаж тот сыграл важную роль. Потому что в это же самое время в органах безопасности тоже были созданы группы реабилитации, которые занимались поиском мест массовых захоронений 1930—1940-х годов. Дедуктивным методом работники группы реабилитации тоже сошлись на целесообразности «проработки» южного направления – именно Бутово и «Коммунарки». И даже выезжали на места для опроса населения. Но что удивительно – в недрах своего ведомства никаких следов они очень долго не могли обнаружить. Ни одного документа, ни одного приказа, хотя бы косвенно подтверждающего существование спецобъекта Бутово! И только в конце 1991 года в архиве Московского управления КГБ были обнаружены неизвестные ранее и нигде не зарегистрированные материалы. Точнее – 18 томов дел с предписаниями и актами об исполнении приговоров о расстрелах 20 675 человек с августа 1937 по октябрь 1938 года. На документах стояли подписи начальника управления НКВД по Москве и Московской области И.Д. Берга (расстрелян 7 марта 1938 года) и его заместителя М.И. Семенова (расстрелян 25 сентября 1939-го).

Один из «ветеранов» НКВД, фамилию которого могущественное ведомство открывать не захотело, удостоверил их подписи и подтвердил наличие «спецобъектов» в Бутово и в «Коммунарке». В «Коммунарке» хоронили политическую «верхушку», партийных оппозиционеров, старых большевиков, деятелей Коминтерна и братских партий, членов правительства и так далее. В Бутово же расстреливали и сваливали во рвы приговоренную «тройками» к расстрелу «низовку». Народ…

В бутовской земле лежат все: люди разных возрастов, разных национальностей и вероисповеданий, разных занятий – от блестящих ученых и богословов до кустарей и подмастерьев. Бывшие сотрудники НКВД здесь соседствуют с трижды раскулаченными и под конец расстрелянными крестьянами. Здесь лежат и латышские стрелки – опора Ленина в 1918 году, – поголовно истребленные в конце 30-х, и романтики-коммунисты, приехавшие «строить социализм» откуда-нибудь из Германии или Южной Африки. Здесь – тысячи бывших «каналармейцев», воплотивших грандиозный проект соединения Москвы-реки с Волгой и уничтоженных сразу после того, как канал был построен и миллионное население Дмитлага стало ненужным стране. Здесь и все «бывшие» – предприниматели, офицеры и вообще, так сказать, «привилегированные классы». Но здесь – и рабочие. Здесь – и художники. Трудно поверить – одних художников 100 человек! Здесь люди совсем простые и всесторонне одаренные, подлинный цвет России. Скажем, Председатель 2-й Государственной думы Ф.А. Головин, московский генерал-губернатор В.Ф. Джунковский, обладатель семи высших боевых наград генерал Б.И. Столбин, духовный композитор М.Н. Хитрово-Крамской, иконописец граф В.А. Комаровский, митрополит Ленинградский Серафим (Чичагов), лицо которого даже на последней, тюремной, фотографии поражает своей духовной силой, здесь – яркий церковный мыслитель епископ Арсений Жадановский, представители дворянских родов Тучковых, Гагариных, Шаховских, Оболенских, Олсуфьевых, Бибиковых… И еще – несметное число людей совсем простых, с фамилиями далеко не литературными, подвернувшихся машине террора в силу самых разных жизненных обстоятельств. Скажем, Петров Виталий Александрович. Работал вольнонаемным на строительстве канала Москва—Волга, арестован в возрасте 36 лет за то, что, будучи 20-летним, через китайскую границу пытался бежать с другом в Харбин, а оттуда в Америку… Попытка бегства не удалась, знакомый китаец препроводил их через границу обратно. Он женился, стал работать… Мог ли он знать, что через 17 лет его настигнет статья 58-10 («шпионаж») и он с приятелем Николаем Бухваловым будет осужден и расстрелян в Бутово? Разумеется, не мог. Как и большинство здесь расстрелянных.