Анна Бройдо - Дорга, ведущая к храму, обстреливается ежедневно

Зураб Лабахуа по «вертушке» позвонил Эдуарду Шеварднадзе. Тот опять начал убеждать, что правительственные здания не тронут. «Как не тронут, когда они бьют по нам прямой наводкой и уже захватили первый этаж!» — закричал Лабахуа. «О чем с ним разговаривать, разве тебе еще не ясно, чего стоят его обещания!» — возмутился Багапш. Лабахуа бросил трубку.

Тем временем гвардейцы сорвали с крыши государственный флаг Абхазии и, торжественно салютуя, водрузили свой. Потом они ворвались к нам. Главный пожелал остаться наедине с Багапш и Лабахуа для переговоров, остальные заявили, что хотят снять недорасстрелянный герб Абхазии. Заставили Иру открыть ее рабочий кабинет, но из его окна можно было дотянуться только до нижнего края герба. От соседних комнат ключей не было, тогда гвардейцы стали с разбегу вышибать двери. При этом — должно быть, из патриотических чувств — хватали все, что попадалось под руку. Прикарманили, например, наручные часы, лежавшие на столе у Лабахуа. Рыжебородый верзила стрельнул у меня сигарету, а потом, вышибив ногой соседнюю дверь, взял со стола дамские щипчики для бровей, наверное, принадлежавшие тамошней секретарше: «На — обменяемся подарками!»

Потом победители спустились вниз, выволокли из вестибюля на крыльцо бюст Ленина, сфотографировались, поставив на него ноги, потом привязали за голову к микроавтобусу и, жизнерадостно гикая, принялись таскать по двору. Из гранатомета шарахнули по стоявшей перед зданием статуе Ленина — повредили плечо. Кстати, наличие в Сухуми изображений Ильича потом послужило Тбилиси поводом для объявления Абхазии еще и «посткоммунистической Вандеей». На самом деле на них просто никто не обращал внимания, да и не принято на Кавказе сводить счеты с мертвыми. Что же до коммунистов, я за полтора года в Абхазии их так и не обнаружила — тем более, что во время войны была приостановлена деятельность всех политических партий. Не забыты и старые счеты: ведь Абхазию, союзную республику, лишили независимости и сделали грузинской автономией в 1931 году, когда советской властью были грузинские большевики Джугашвили и Берия.

Ира и Зураб Акакиевич вышли в коридор, где наткнулись на гвардейца, который, демонстративно поигрывая гранатой, поинтересовался у Лабахуа, не Ардзинба ли он. Тем временем начался «пир победителей»: из кабинетов стали выносить факсы, телевизоры, уволокли японский пылесос. Тогда Багапш позвонил командиру Национальной гвардии Грузии Тенгизу Китовани и потребовал, чтобы тот распорядился принять меры для прекращения мародерства.

«Теперь ты видишь — Бога нет», — печально сказала Ира. — «Был бы — не допустил бы такого».

В половине второго Багапш и Лабахуа пригласили на переговоры с прибывшей делегацией Госсовета. Потом Сергей Васильевич рассказал мне, что их главной задачей было выиграть время, дать абхазскому ополчению развернуть линию обороны в районе реки Гумиста. Мы спустились вниз. Пол вестибюля почему-то был усыпан распотрошенными пачками импортных макарон. На крыльце гвардейцы поставили огромный, метров пять в высоту, портрет демократа и миротворца — нет, члена Политбюро ЦК КПСС Эдуарда Амбросиевича Шеварднадзе. Такие серо-коричневые полотняные портреты руководителей партии и советского народа вывешивали в дни демонстраций на фасадах правительственных зданий. Видно, и этот дожидался своего часа где-нибудь в подвале Совмина.

Я вернулась к своим — во Вторую больницу. Врачи, не чаявшие уже увидеть меня живой, с волнением расспрашивали о новостях. По городу на дикой скорости носились машины с гвардейцами, щедро тратившими боезапас — веером во все стороны. От шальных (и не только) пуль пострадало несколько жителей, неосторожно выглянувших на улицу. Не было перестрелок — только стрельба. «Чистый хипеж», — резюмировали сухумчане. Впрочем, некоторые женщины-грузинки смело выбегали с букетами роз и кидали их на танки: «Наши пришли!» Опять поблизости шарахнул гранатомет: выглянув, мы обнаружили, что злосчастный памятник Ленину все-таки добили — снесли голову.

Вечером, сидя у телевизора в квартире главврача Вячеслава Абухба, пригласившего меня в гости, я узнала из программы «Вести»: оказывается, на самом деле статую Ильича свергли уставшие от абхазского прокоммунистического режима сухумчане. На экране — бандитского вида гвардейцы в темных очках и перчатках без пальцев, палящие в белый свет, как в копеечку, и радостный текст: «Сухуми взят под контроль войсками Госсовета Грузии, в городе установлен порядок».

За полтора года войны у меня не раз спрашивали: «Вот ты журналист, из России, скажи — ну почему о нас пишут такую ложь!» Перефразируя Мандельштама, утешавшего жену: «А кто тебе сказал, что ты должна быть счастлива?», отвечала: «А кто вам сказал, что на свете есть справедливость?». Самое печальное, что этот аргумент признавался вполне убедительным.

Диктор тбилисского ТВ зачитал приказ командующего войсками Госсовета Георгия Каркарашвили о прекращении сопротивления. В противном случае пригрозили перебросить в Абхазию из Южной Осетии батальон карателей «Белый орел». Цитировалось позавчерашнее выступление Шеварднадзе: «Как и наши великие предки, в борьбе за сохранение территориальной целостности нашего государства мы ни перед чем не остановимся. Ради этого готовы погибнуть сами, но и уничтожить всякого, кто будет пытаться расчленить наше государство». В тот же день, 18 августа, один из отрядов грузинской военизированной организации «Мхедриони» высадился в районе российско-абхазской границы и захватил Гагру. Эта боевая операция также ознаменовалась массой подвигов: старику Михаилу Пасания отрубили конечности, еще живого облили бензином и подожгли. Виктора Шершелия, раненного, приняли за грузина (из-за созвучия фамилий) и доставили в городскую больницу. Но там его узнала медсестра-грузинка, его соседка. Раненого за ноги выволокли на улицу, бросили в мусорную яму, облили бензином и сожгли на глазах работников больницы.

Жена Вячеслава рассказала, что в округе уже вовсю идут грабежи. Кое-кто из соседей бегал по дому, показывая, где живут абхазские семьи. Сама она весь день просидела с пятилетним сыном Жориком в ванной комнате, спасаясь от шальных пуль — все-таки второй этаж. Жорик плакал: «Мама, если тебя убьют, кто же мне будет покупать мороженое?» Теперь, успокоившись, он катал по полу игрушечную машинку, грозно приговаривая: «Едут военные дудуськи!».

Утром мы с Вячеславом шли по проспекту Мира — местному «Бродвею». Изредка попадавшиеся навстречу абхазы сообщали новости: того убили, того избили, этого ограбили, у того «реквизировали» машину. Между тем немало встречных расхаживали гоголем. С главврачом, известным в городе человеком, они были явно знакомы, но подчеркнуто не здоровались. «Это грузины, — пояснил Вячеслав, — и даже сейчас видно, кто есть кто — честные, увидев меня, глаза опускают». На проспекте грабили магазины, тянуло дымом, из универмага «Гумиста» через разбитые витрины люди тащили какие-то ящики. По дороге мы встретили замминистра здравоохранения республики Отара Осия, вместе с Вячеславом они договорились направить несколько медицинских бригад на продвинувшуюся к реке Гумисте линию фронта.