Андрей Колесников - Веселые и грустные истории про Машу и Ваню

Даша думала про дуэль – и все-таки вспомнила!

– Пушкин! – крикнула она.

– Правильно, – сказала учительница. – А как сказка называется? Я в начале урока говорила.

– «Анатолий и Елена», – теперь уже с облегчением сказала Даша.

Класс хохотал, Даша потом не спала и только наутро решилась поделиться своей болью с родителями. Впрочем, ничего странного в этой истории они не увидели. Просто их соседей так зовут.

Пока мой друг рассказывал мне эту историю и вдогонку разъяснял, что они уже выезжают, я шел к Маше. Я взял ее за руку, подвел к столу и сказал, чтобы она все-таки выпила соку. Она покорно выпила. В глазах ее не было слез.

– Папа, – спросила она, – а что, никто не приедет? Она все-таки спросила это.

– Все приедут, – сказал я.

– И даже Маша? – спросила она.

– Нет, – сказал я. – Маша не приедет. Маша уже едет в аэропорт. А все остальные приедут.

– А если не приедут? – как-то безразлично спросила она.

Я хотел было сказать, что из-за того, что такое может случиться, я и сам давно не праздную свои дни рождения. Но разве я мог ей это сказать?

– Ты же знаешь, что приедут, – сказал я.

– Я уже не знаю. Папа, все очень плохо, – прошептала Маша. – И мне пираты что-то не нравятся. И собак с кошками привезли, я их видела, они в клетках сидят, очень несчастные.

– Пойдем к пиратам, – я опять взял ее за руку. – А то там Ваня один с ними сражается.

– Ну и что, что не приедут, – прошептала Маша. – Неважно.

Не надо было заглядывать ей в глаза, чтобы понять: ничего важнее в ее жизни не было и уже не будет. И что в глазах этих уже стоят слезы.

Они все приехали за следующие пять минут. Просто все. А в семьях, до которых я не мог дозвониться, по двое детей. Так что их всех сразу стало как-то слишком много.

Впрочем, моей Маше так не казалось.

А позже всех приехала та Маша, которая опоздала на самолет.

Маша уехала с классом во Францию на весенние каникулы, и я провел целый день только с Ваней. Я осознал вдруг, что ничего подобного не было за всю мою и за всю его жизнь. Мы не оставались наедине друг с другом. Они с Машей никогда не разлучались, просто повода не было. А когда Маша на новогодние каникулы уехала в Лондон, с нами все время был кто-то третий. Чаще всего это была, конечно, Ванина мама.

И вот утром мы оказались с Ваней и больше ни с кем. И я понял, что надо что-то делать. Я сначала решил отвести его в кино. Он все-таки же любит кино, хотя и только про черепашек-ниндзя. Но потом я вспомнил, что обязательно надо вымыть машину. Я спросил Ваню, нормально ли будет, если мы заедем вымыть машину. Он как-то задумчиво согласился, и через пять минут мы были уже на мойке.

Он долго не хотел выходить, он хотел посмотреть, как моют машину, изнутри. Я пообещал, что в кафе, куда мы зайдем, пока будут ее мыть, он увидит что-то такое, что ему понравится. Он согласился, так же задумчиво. А может, нехотя.

Владельцы этого кафе – армяне, здесь армянские официанты и армянская кухня, а само кафе почему-то пропитано морскими мотивами. Наверное, армяне все время тоскуют по морю, которого у них нет, а у азербайджанцев есть, и даже в оформлении этого кафе в центре Москвы сказалась их вселенская тоска по морской глади.

Здесь повсюду развешены обрывки каких-то парусов, семейные фотографии усатых армянских капитанов с трубками во ртах, спасательные круги… И есть несколько больших аквариумов с морскими рыбами, хоть и небольшими, но все-таки морскими.

И вот Ваня подбежал к одному из этих аквариумов и присел перед ним. Я вдруг понял, что только теперь он перестал жалеть о том, что согласился поехать со мной на мойку. Я-то думал, что, наоборот, это будет очень и очень по-мужски – поехать не как обычно в кино, а вот на мойку и что мальчик будет в восторге от этого. Но в восторге он был от этих рыб.

Он сидел перед аквариумом и гладил, гладил его стеклянную стенку и что-то шептал этим рыбам… Ему было очень хорошо с ними. И им тоже с ним. Они сгрудились вокруг его прилипших к стеклу ладошек и тыкались в них своими масляными носами. Я очень расчувствовался, подошел к нему, тоже присел на корточки. Мальчик обрадовался и резко повернулся ко мне:

– Папа, можно, я вот этих двух закажу?!

И он показал мне этих двух, вдруг встрепенувшихся так, словно они поняли, о чем тут за стенкой толкуют.

Они затрепетали и хотели, казалось, куда-то ускользнуть, но куда ж ты денешься из аквариума, милая.

Я объяснил Ване, что так думать про этих прекрасных рыб – преступление и что жизнь – чище и лучше, чем он думает в свои пять лет. И что рыбы могут просто плавать, только этим радуя нас.

– А помнишь, мы ходили в один ресторан, там был такой же аквариум, и ты заказал мне двух рыб, – недоуменно сказал мальчик. – Я одну даже сам ловил, помнишь?

Я припомнил только карпа в китайском ресторане, мальчик с восторгом подтвердил насчет карпа и добавил, что были еще две, которые к китайскому ресторану никакого отношения не имеют.

К счастью, тут нам передали, что машину вымыли. Мы вышли, расплатились, и я подумал, что, видимо, надо все-таки ехать в кино. Но потом эта мысль показалась мне какой-то пошлой. Ну почему если ты оказался наконец-то наедине с сыном, надо ехать обязательно в кино? Почему чуть что, сразу в кино? Что с сыном, что не с сыном?

Ну а куда могут поехать мужчины в свободное от работы и от детского сада время? Нет, ну конечно, не туда. Но есть же еще какие-то места. И я позвонил другу, которому два раза такие вещи объяснять не надо.

– А вы по танкам лазили? – спросил он.

– Нет, – виновато признался я.

– А, ну все, – сказал он. – Езжайте на Поклонную гору, там музей военной техники под открытым небом. Танки, пушки, самолеты… Вам туда.

Я даже не поверил своим ушам и своему счастью. Ваня, правда, по-моему, не очень понял, что я ему предложил, но согласился. Через четверть часа мы были уже на Поклонной горе. И мы сразу увидели один танк. Он стоял в стороне от музея, и на него можно было и в самом деле залезть. Издали я увидел две фигурки на этом танке и обрадовался.

Меня вообще уже распирало от того, что мы делали. Это и правда получалось как-то уж очень по-мужски.

На танке стояли девушка и юноша с фотоаппаратом. Он что-то бормотал, снимая не девушку на танке, а какие-то детали этой машины. Чем-то он был сильно недоволен.

Оказалось, что этот юноша – специалист именно по танкам «Т-34». А недоволен он тем, что на послевоенную «тридцатьчетверку» надели башню с какого-то вообще тягача и выдают за классику.

Юноша помог поднять Ваню на танк и тут же забыл о нем, с головой уйдя в люк, который ему неожиданно удалось открыть. Ваня бы тоже с головой ушел в этот люк, и даже, боюсь, всем телом, если бы я, забравшись на танк, не схватил его. Через мгновение мальчик сидел уже на стволе. Еще через мгновение свешивался откуда-то с гусеницы. Он словно вырос на этом танке. Танк был для него как джунгли для Маугли. Я с удивлением и опаской наблюдал за ним. И я вообще-то гордился им.