Сергей Максимов - Сибирь и каторга. Часть первая

За Байкалом «семейские» староверы с охотою рассказывают всем такое предание, завещанное отцами, о временах и способах их водворения после Ветки и Стародубских слобод. "Казна дедам нашим не помогала. Привел их на место (на р. Иро) чиновник. [73]Стали его спрашивать: где житье — указал в горах (действительно, все три волости словно провалились сквозь землю: кругом высокие лесистые горы). Стали пытать: чем жить? Чиновник сказал: "А вот станете лес рубить, полетят щепки, щепы эти и ешьте!" Поблагодарили его, стали лес рубить. На другой год исподволь друг около друга начинали кое-чем займоваться, запасаться нужным. На восемь дворов одна лошадь приводилась. Поселились. Земля оказалась благодатной. Ожили и повеселели. Приехал знакомый чиновник и руками развел: "Вы-де еще не подохли? Жаль, очень жаль, а вас — чу! затем и послали, чтобы вы все переколели". О подробностях переселения рассказывают следующее: народ собирали в Калуге, где на берегу Оки за городом стояли нарочно выстроенные амбары (бараки). В бараках этих много перемерло народу. По Оке в Волгу везли на судах до Казани. В Казани много взяли в рекруты: целый полк потом был сформирован из семейских в Тобольске. За Байкал пришли уже малыми частями. Первая партия шла на Никой в 1755 г.; вторая, вышедшая с марта 1756 г., пришла на Иро в 1758 г. и оттуда, за негодностью места, на Бичуру в 1780 г. Третья ушла за хребты, где теперь две волости: Тарабогатай и Мухор-Шибирь. На Иро прошло только 26 семей: Пересычины (6 душ), Разуваевы (3), Афанасьевы (6), Савичевы (3), Просвирняковы (2), Терюхановы (4), Петровы (4), Павловы (2), Нестеровы (4), Куприяновы (3), Ивановы (4), Пантелеевы (1), Гаврилов (1), Юдин (1), Олейников (1), Авдеевы (2), Турков (1), Ткачовых (2), Гладких (2), Белых (2), Головановых (2), Кочнев (1) Родионов (1), Утенковых (4), Хохловых (2), Алексеевых (4) — всего 70 душ. Теперь из 70 душ стало 1600, от которых слышатся уже жалобы на тесноту житья в одном селении, хотя Бичура протянулась на 4 версты в длину (старожилы, т. е. первые пришедшие, живут на горе).

В 1830 году декабристы, шедшие из Читы в Петровский завод, получили такие впечатления: "Помещали нас в крестьянские избы. Избы имели по несколько комнат с обоями, большими окнами и досчатыми крышами. С одной стороны сеней была просторная комната для работников с могущественной русской печкой, по другую сторону от 2 до 5 комнат с голландскими печами; полы были устланы коврами туземного изделия. Стены и стулья были чисто выструганы и даже не было недостатка в зеркалах, купленных на Ирбитской ярмарке. Хозяйки гостеприимно угощали нас ветчиной, осетриной и разными пирогами. На дворах мы видели окованные железом телеги, хорошую сбрую, сильных и сытых лошадей и здоровых осанистых людей, производивших на нас удивительно хорошее впечатление. Было воскресенье: все шли в молельную, мужчины в длинных армяках синего сукна и в хороших собольих шапках, женщины в шелковых с собольим воротником душегрейках, на головах шелковые платки, вышитые золотом и серебром. Многие из них капиталисты: у некоторых — тысяч до ста". С1857 года в течение девяти лет семейские неустанно, беспрекословно и без особых ущербов для себя своим хлебом кормили Амур и не только отдавали зерно или муку даром, но приплачивали еще 10–20 коп. на пуд за доставку хлеба до Читы вольным возчикам (казна давала за пуд 60 коп., доставка из Тарабогатая, например, стоила 70–80 коп.).

— Отчего ваши соседи так бедны? — спрашивал один из декабристов.

— Как же им не быть бедными, — отвечал наш хозяин, — мы идем на работу в поле с петухами, а сибиряк варит себе кирпичный чай и пока соберется на работу, солнце ужа успеет высоко подняться. Мы уже первую работу сделаем и отдыхаем, а сибиряк в самую жару мучит и лошадь и себя. Кроме того, поселенцы предаются пьянству, они тратят каждую копейку и не могут скопить капитала.

В нашей дорожной книжке по горячим словам записаны следующие строки (16 янв. 1861 года): "Сибирским народом недовольны, как бичурские семейские, так и мухор-шибирские. Встанет сибиряк — чай пьет, в поле идет — глядишь, опять домой тащится есть; к вечеру опять дома чай пьет. Хозяйство для них второе дело. Опять же у нас молодяк до 20 лет водки не смеет пить, а у тех ему и в этом воля. Казаки же народ совсем гиблый и недомовитый, ни в чем они на нас не похожи".

Декабристы видели старика ПО лет, помнившего первые времена поселения, когда стремились не к водворению их, а имели в виду наказание. Старик жил в доме четвертого младшего сына, которому было 70 лет. Хотя сам дед и не работал, но, по привычке, постоянно носил топор за поясом. Рано поутру он будил своих сыновей и внучат на работу. Каждый из сыновей имел по отдельной избе со двором и амбаром и по отдельной водяной мельнице. "Зачем тебе, дедушка, так много мельниц?" — спросили его. Отвечал: "Видите, какие у нас поля!" — и указал на окрестные горы, повсюду засеянные. По богатству и довольству этих крестьян нам казалось, что перед нами русские в Америке, а не в Сибири. В этой области Сибирь никак не хуже Америки. Те же старообрядцы, живущие на основах общинного труда (прибавим мы от себя), счастливы результатами обеспеченной и сытой жизни именно потому, что во многом сходствуют с заатлантическими сектантами: квакерами, мормонами и др. Семейские имеют собственное общественное управление, при помощи которого поставили себя, до известной степени, в независимое положение. Они поняли секрет обходиться с чиновниками, готовые всегда к платежу податей и способные платить сверхкомплектные в виде поставок хлеба на полуголодный и ненастный Амур. Когда Амур лег на семейских неожиданною тяжестью, долговременные урожаи облегчили возможность борьбы с невзгодою; общинная справедливая раскладка по семействам довершила удачу борьбы и доставила им полную победу, несмотря на то, что на хозяев средней руки приводилось ежегодно взноса до 40 пудов (на богатых больше, на бедных меньше). Бедным, сверх того, предоставлено было право воспользоваться платою за доставку в Читу на сплавные лодки и баржи. Богачами сумели сделаться тарабогатайские, бичурские и мухор-шибирские староверы от торговли с китайцами, от казенных подрядов и доставок, в силу той находчивости и изворотливости великорусского человека, которые в равной степени и неизменно сохранены, как этими выселенцами из Белоруссии в конце прошлого века, так и живущими там же в наши дни. Такими же живыми, трудолюбивыми и предприимчивыми людьми староверы являются и за Байкалом между ненаходчивыми сибиряками, какими представляются их единомышленники и родичи между забитыми и полудикими белорусами гомельские, ветковские и стародубские староверы. [74]

В томском остроге мы видели арестанта, весьма почтенного, начитанного и солидного старика, очень богатого раскольника — томского мещанина, который судился за образование селения из беглых в Томском округе на собственный счет и за совращение этих беглых в старую веру. Сходцы завели было отличное хозяйство, жили, не навлекая на себя преследований преступлениями и никого не обижая. Заседатель знал, брал поклонное и покорное — и не трогал. Кто-то сделал донос: вольных людей схватили, рассажали по тюрьмам, завели суд и дело… А селение было совсем готово: большое-пребольшое в привольном и диком месте, и лес — глушь, по требованиям людей древнего благочестия и староотеческих преданий. Стремления ссыльных старообрядцев к организации отдельных хозяйств в виде скитов восходит до первых времен их ссылки. Еще при Алексее Михайловиче сосланные в Якутский край устроили скиты даже на речных островах. Но суровость климата и невозможность доставать жизненные припасы послужили причиною скорого исчезновения этих колоний. Скит, образовавшийся около Анадырска и уже значительно увеличившийся, уничтожили сидячие коряки, напав на скит и перерезав всех жителей.