Сергей Максимов - Сибирь и каторга. Часть первая

Известно, что сами золотопромышленники редко в Сибири живут, действуют откупщики по старым образцам и науке: изводят много хозяйских денег на карты, на пиры, на вечера, на смазку сложных колес золотопромышленной машины, чтобы она не скрипела. Траты большие — надо их возместить. Другой крепко зарвется, а выходу нет; но отчет и у них спрашивают. Тут и волостной писарь немалая подмога, чтобы показать хозяину выдачу задатков большему числу людей, чем сколько принято на самом деле. Писарь бумагу такую и казенною печатью припечатать может, а хозяину один ответ: взяли рабочие задатки, на прииск не пришли, известное дело, посельщики, варнаки. Кто заглядывал в сибирские остроги, тот знает, что иного рабочего схватили с домашней печи и по этапам высылали на прииск для отработки старого долга; что другие бежали с самых работ, на дороге пойманы, спрятаны в тюрьму, потому что подлежат отправке назад на счет нанимателя, да ждут от него присылки казачьего конвоя для путешествия по таежным дорогам. Последние существуют только по имени, но не в самом деле, хотя на них истрачено столько, что можно бы иметь теперь уже железную дорогу.

На самых работах, т. е. на приисках, поселенцы-рабочие живут в дрянных избушках, помогающих развитию цинги. Здесь они уже кабальные в самом широком значении этого слова. Плети не утратили своего внушительного значения и вообще телесное наказание всегда наготове. Напускать страх, вымогая исполнение всяких требований, считалось там педагогическим приемом. Сверх того, на приисках для рабочих — большие уроки, которых они никогда не вырабатывают по невозможности, а задаются на авось: ведь и расход по прииску немаленький: рабочий просит рукавицы, чирки, табак курит, к кирпичному чаю привык, да к тому же и задаток взял большой. Надо наверстать и то и другое и себя не обидеть. И вот, в праздничные и торжественные дни вводятся так называемые старательские работы, которые вместе с усиленными уроками крайне истощают силы поселенцев. Между тем «старания» с платежом с золотника золота, самая справедливая форма вознаграждения, теперь вывелись, и «старания» теперь не что иное, как спекуляция на отдых, на истребление праздничных дней у рабочих. Урок становится не под силу, и благо еще, что хозяев обязывают лекарями и лазаретами, хотя и туда иногда не принимают. Вместо лекарства — казачья команда с известными военными медикаментами, потому что болезнь можно иногда по ошибке принять и за лень. [77]Впереди рабочему предстоит дней сто кипеть как в котле; урок не под силу, а между тем магазинный долг нарастает. Что делать? Уступчивые и смирные машут рукою и в работе валят через пень колоду; решительные и бывалые бегут с промыслов, бегут в таком множестве, что хозяева сильно на это жалуются и просят в свою пользу кое-каких уступок и новых привилегий.

В самом деле, летом каждый рабочий дорог. Другой наймется и придет на прииск, поработает немного, заберется в магазине, да и объявит, что он неспособен. Станет доктор свидетельствовать: либо грыжу найдет, либо рука вывихнута, либо другая хворь, законом предусмотренная. Сгоряча нанимают и совсем старых людей, в расчете на их совесть, авось поработают и не скажутся. Надо таких рассчитать, долг их, разумеется, смарать со счетов. Таким образом, большие задатки, наперебой совместников, и хозяину невыгодны, и рабочему идут на баловство и порчу. Одно хорошо — кормят не дурно, но на южной системе лучше, чем на северной.

Порчи для рабочих немало и в примерах приказчиков; воровство золота — укоренившийся обычай. Для этого в окрестности промысловых «резиденций» и купцы наезжают из достославных городов Каинска, Томска, Красноярска, Баргузина и других. Не много правды и в расчетах: либо за добровольное старанье выдают тем, которые не старались, либо старавшихся обсчитывают. За выданные вещи всегда берется двойная цена. Против воровства самородков с давних времен употребляется система взаимного шпионства. Некоторые хозяева нечестными расчетами возбуждают против себя всех рабочих до того, что никто к ним не идет: надо употребить хитрость, пробивать нечистые тропы, а для такого дела опять употребляют тех же поселенцев половчее и посмышленнее. Теперь уже не редкость такие случаи, что после восьмимесячного тяжелого труда рабочие выходят с промыслов только с долгом. Некоторые ходят в отрепьях, чтобы выгадать на одежде. Тут, если не поворуешь, не по-плутуешь по образцу приказчиков, то и не поживешь. Теперь уже рабочие едут домой с промыслов (после 12 сентября, когда кончается расчет, производимый с 8-го числа) человек по двенадцати на одной тройке и в кабаках не скупают целой полки полуштофов и шкаликов для того, чтобы разбить их вдребезги со всем содержимым. Выход рабочих все еще, однако, нажива кабакам и мелким торговцам.

Вообще современное устройство промыслов и обстановка их дела не производит такой громады вредного влияния на поселенцев, как это было некогда, в те времена, когда промысловая работа считалась бесчестною и позорною. Но многое еще продолжает развращать нравы и вредить краю. Во многом золотые промыслы послужили тому несчастному явлению, что ссыльные не имеют прочного домашнего хозяйства и верному труду предпочитают легкую наживу, являющуюся и до сих пор с наружным обманом и соблазном в начале и горьким разочарованием в конце. И теперь, по окончании работ, обсчитанные и задолжавшие, праздно скитаются они в ближайших к промыслам селениях, в надежде на то призрачно-счастливое время, когда вновь получат новый задаток и вновь обманутся. Золотые прииски в этом смысле немало виноваты в том, что поселенцы забывают о доме, еще больше укрепляются в бродячей жизни, тянутся к местам вербовок и держатся около них всегда наготове: голодные и оборванные, а потому и дешевые, избаловавшиеся на безделье и плутнях всякого рода, а потому и не годные для всякого дела. Если и худ поселенец в делах золотых промыслов, то на этот раз по пословице: "сама себя раба бьет, коль нечисто жнет". Какие были ремесла — золотопромышленность почти совсем убила; земледелие и скотоводство уменьшилось; "народ развратился и пошел в кабак", — говорят многие из тех, кто любит говорить правду. В Сибири тайга сумела из лучших людей, из образованного и более устойчивого класса создать тот несимпатичный тип, который известен под именем "таежного волка". Золотая лихорадка успевала искалечить их до того, что весь мир переставал для них существовать, золото делалось у них богом и отыскивать новый прииск было задачею всей жизни. Таежный волк ни минусы не задумывался завладеть чужим прииском. Пустить по миру благодетеля у таких людей за грех не считалось. Сибирские суды были переполнены тяжебными делами по таким вопиющей несправедливости захватам. Штука делалась просто. Доверенные, действующие на деньги капиталистов и сами имеющие право на разыскание золота, найдя прииск, заявляли его на свое имя. Они брали хозяйское жалованье, но в тоже время захват считали собственностью и творили зло в расчете на то, что закон преследовать их не в силах. Презренный металл отнял совесть у многих людей недюжинных, подававших большие надежды. Что мудреного, если под влиянием его уродуется менее стойкая натура рабочих из простого люда, и тем более поселенцев. Сам себя рабочий прозвал "окаянным таежником" и уже мало обижался, получая в глаза это бранное прозвище от других.