Ричард Смиттен - Жизнь и смерть величайшего биржевого спекулянта

Комиссия также закрыла кофейную биржу. Ливермору пришлось сделать то, к чему его вынуждали. Он продал свои позиции. Его миллионные прибыли испарились подобно тому, как чашка кофе исчезает во рту жаждущего. Урок, преподанный Ливермору, в прессе был откомментирован так: "Америке нужен дешевый кофеин - правительство согласно!"

Но этот случай преподал Ливермору еще один ценный урок: он снова был прав, но прибыли от этого не получил. Теперь он добавил неожиданность к своему списку рыночных ловушек. В данных обстоятельствах он ничего не мог изменить, кроме того, как зализывать раны и продолжать действовать. Существуют вещи, которые он не мог предсказать, а, следовательно, не мог от них защититься. Он мог только реагировать.

Ливермор также был убежден, что не существует достаточно могущественной силы, чтобы в течение длительного времени контролировать или фиксировать рынок. Если рынок был доведен до крайности в любом направлении, он всегда в конечном итоге вернется к своему настоящему значению.

Если курс актива искусственно занижается, актив может оставаться на таком низком уровне до того момента, пока хорошо осведомленные люди, знающие его настоящую цену, не вступят в игру и не начнут покупать, к ним присоединятся также проницательные инвесторы, которые также знают толк в выгодных сделках, когда им предоставляется соответствующий шанс. На вольном рынке всегда восстанавливалась подлинная цена

Ливермор также размышлял над методом наблюдения за активами, которые внезапно сильно падали в цене: он отслеживал спады. Когда фонд достигал своего предельного снижения - своего самого низкого уровня - он сильно отскакивал и быстро устремлялся к изначальному уровню, если падение на самом деле было лишь результатом искусственного понижения курса и с активом изначально все было в порядке. И наоборот, если актив просто слабел после снижения курса, неуклюже передвигаясь по узкому раскачивающемуся каналу, это является признаком того, что, возможно, у него есть внутренне присущая ему слабость. Возможно, он продолжит свой путь по линии наименьшего сопротивления и опуститься еще. Ливермор ждал решающего изменения тренда прежде, чем сделать свой первый шаг.

Другие сделки Ливермора на фондовом и товарном рынках в 1917 году были очень успешны. Поскольку его считали самым могущественным медведем на Уолл-Стрит, его часто ругали за внезапные снижения цен акций, которые выглядели как активные продажи с целью последующей покупки на более выгодных условиях. Из-за этих падений цен его также обвиняли в отсутствии патриотизма, независимо от того, был ли он виноват. В большинстве случаев, решил Ливермор, это было простым способом объяснить беспорядочные движения фондового рынка военного времени.

В октябре 1917 года в Рено, штат Невада, Ливермор, наконец, получил официальный развод от Нетти. Как у него это получилось? Он просто отдал ей то, что она хотела. Он отдал ей трастовый фонд на 500 000 долларов и дом, который он приобрел для нее на Лонг Айленд, со всей обстановкой. Его это не беспокоило. У него по-прежнему были миллионы на его торговом счету. У него также больше не было долга в 1 миллион долларов, поскольку он его выплатил, несмотря на то, что с юридической точки зрения, он не был обязан это делать. В конце концов, он был свободен от всех помех и мог заключать сделки на своих условиях. Он мог снова наслаждаться жизнью.

Ливермор не сожалел о деньгах, отданных Нетти. Он отдал ей все, не испытывая к ней при этом никакой злобы, он был уверен в своей способности вновь заработать деньги. Он сохранил свой железнодорожный вагон, свой Роллс-Ройс и яхту. Он верил, что пока у него есть ставка, со временем он сможет компенсировать себе все то, что он ей отдал, просто работая на рынке.

2 декабря 1918 года в гостинице "Сейнт Регис" Ливермор женился на Дороти Уэндт. Магистрат Питер Барлоу провел краткую церемонию. Ей было 18, ему 41. Она выглядела великолепно в своем свадебном платье. Он стоял, высокий и прямой, его светлые волосы были зачесаны назад, безупречно сидящий черный фрак был сшит из лучшей ткани. Надевая ей на палец обручальное кольцо, он улыбался.

Позднее, в номере для новобрачных, Дороти вслух прочитала надпись, выгравированную на внутренней стороне ее обручального кольца: "Дотси навсегда, Джей Эл". Многие годы спустя, глядя на эту надпись, она все так же краснела и трепетала от волнения.

Это было основным событием для Ливермора. Он был счастлив. На этот раз, в отличие от 1907 года, когда все предпринимаемые им шаги были проигрышными - он будет стараться правильно распорядиться своим успехом. Он поклялся, что его высокомерие, тщеславие, чванство будут подконтрольны ему. Он не будет терять головы. Он уже опускался в ту темную пучину депрессии и печали. Он будет строго придерживаться своих с таким трудом доставшихся ему правил, своих законов заключения сделок на рынке. Он не будет беспечным и не потеряет свое состояние на этот раз.

Ливермор любил Дороти. Он был готов к тому, чтобы остепениться и основать семью, семью, которой он мог бы гордиться. Но ему предстояло узнать, что подобно тому, как в случае с рынком кофе, в жизни всегда есть место неожиданностям и неожиданному. Он лицом к лицу столкнется с неожиданностями позднее, когда Дотси будет стрелять в своего сына.

Тот, кто живет случаем, редко живет экономно.

Сэмюэль Джонсон, "Жизнь Драйдена"

ЛИВЕРМОР ХОТЕЛ ОБЕСПЕЧИТЬ СВОЮ МОЛОДУЮ ЖЕНУ ДОРОТИ всем, о чем только может мечтать женщина. В день, когда они поженились, Ливермор показал Дороти их новый дом, великолепно обставленный особняк по адресу: Западная семьдесят шестая улица, дом 8. Он был наполнен всем самым лучшим: прекрасными персидскими коврами, замечательными блюдами Веджвудского фарфора, сверкающим хрусталем. Каждую стену украшали работы великих художников. Спальни были роскошными - простыни из египетского хлопка, подушки, набитые гусиным пухом с шелковыми наволочками, набитые перьями одеяла. В ванных комнатах была установлена новая арматура и фитинги, включая огромные ванны, которые, тем не менее, выглядели маленькими в большом пространстве ванных комнат.

Семья Дороти была зажиточной, но то, что она увидела, ошеломило ее. Это была чистая роскошь, доступная малому количеству людей. Она перебегала из одной комнаты в другую, и каждая следующая комната была лучше предыдущей. Ливермор гордо стоял в дорогой гостиной, ожидая, когда она закончит осмотр. Дом был экстравагантен, но он легко мог себе это позволить.

Они отметили событие марочным шампанским, охлажденным в серебряном ведерке для льда от Тиффани. Пили