Александр Глазунов - Пятиконечные из созвездия Лиры

Сначала как бы нарисовалось крупное, круглое лицо с совершенно лысым черепом и огромными ушами; широкий мясистый нос, покатый лоб в морщинах, внимательные пронзительные глаза, которые в упор смотрели на меня.

Внезапно это лицо пропало, и появился остроносый мужчина, изображенный в профиль. Мне показалось, хотя этого никак не было видно, что он одет в черный фрак.

Остроносый исчез, и в круге возник клоун. Ничего другого я и не мог подумать при виде головы в колпаке с кисточкой, к тому же шею этого молодого человека стягивал стоячий кружевной воротник. Правда, лицо его было абсолютно серьезным.

Это изображение растаяло в голубоватом тумане круга, и на нем тут же появилось следующее.

Теперь портреты менялись так быстро, что запомнить подробности было невозможно.

Сколько продолжалась демонстрация этой невероятной галереи, я представления не имею. Помню только, что круг внезапно стал пустым, в нем двигалась, словно дышала, зыбкая масса голубоватого тумана.

Зыбь понемногу бледнела, успокаивалась, сквозь нее стали медленно проступать ветви деревьев на фоне светло-фиолетового неба. В тот же момент будто лопнула тишина, которая до того плотно укутывала меня.

Я услышал голоса у костра.

Ошарашенный увиденным, я вернулся к ребятам. Неля что-то рассказывала, Виктор и Володя улыбались. Все было бы вполне обычным, если бы не это наваждение — перед глазами плавали портреты.

Особенно зримым выступало круглое лицо лысого человека с огромными ушами. Оно казалось страшно знакомым, и теперь я мучительно вспоминал, где я его мог видеть.

Мои мучения прекратила Неля. Как только она взглянула на меня — я сразу все вспомнил.

Этого человека, вернее, его изображение я видел в ее тетради, куда она зарисовывала свои «картинки».

Под этим портретом стояла подпись «Хранитель зоны».

Теперь я уже не знал — видел ли я все это наяву или мне почудилось?

Вокруг быстро темнело, и дежурная Татьяна не жалела дров. На небе проступали звезды. Как-то неожиданно и сразу зависла над поляной огромная желтая луна. Подобной я никогда не видел. Ее свет залил все вокруг.

На меня вдруг напала необъяснимая дрожь.

Очевидно, Неля что-то заметила, отозвала меня в сторону и тихо предупредила.

— На контакт надо идти спокойно, совсем расслабиться. Если что увидишь, то наблюдать надо под углом, скосив глаза…

Я все прекрасно понимал, но как мне овладеть собой? Как быть спокойным?..

Из дневника Натальи

После ужина сидели у огня. У меня было такое настроение — все петь хотелось. Физической нагрузки мне явно не хватает, ведь, как говорит мой великий учитель Герасимов, ходьба открывает ножные яньские каналы со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Днем болела голова. Я во все березки лбом стукалась, но березка не сосна, вытягивает плохо. Да еще все мерещилась сероватая «стенка» от дерева, к которому наша палатка привязана.

Взяла у Вии рамку, пошла — надо же, поворачивается, а через три метра замерла.

Сказала Вии, что наша палатка не просто в геопатогенной зоне, а почти на «узле», так как, когда шла поперек, рамка тоже поворачивалась почти рядом с палаткой. Все собираемся ее переставить — она на отшибе, но одолевает лень…

Вскоре у костра остались лишь мы с Субботиным и дежурная Татьяна.

К съемке мы были готовы, к ожиданию назначенного часа — тоже.

— Если вы до трех часов будете в лагере фотографировать, — попросила она, — может, вы отпустите меня поспать?

— Хоть сейчас отправляйся, — буркнул Володя. В голосе его опять послышалось раздражение.

Я недоуменно глянул на него, пытаясь понять, в чем дело?

— Нет, еще рано, — засмеялась Татьяна. — Вот в полночь начнете, я уйду, не буду вам мешать.

— Почему ты решила, что помешаешь? — спросил я.

— Контактировать, да еще в первый раз, лучше все-таки одним.

Субботин бросил окурок, спросил:

— Таня, тебе-то зачем поездки в зоны, контакты эти? Что они тебе дают?

— Просто интереснее жить, — задумчиво сказала Татьяна. — Мне даже кажется, что я начинаю лучше понимать себя, свои способности, возможности, появляется какое-то иное восприятие нашей обыденной жизни. После таких экспедиций вроде становишься душой чище, добрее к людям. Во всяком случае начинаешь относиться к ним с пониманием. Меньше обращаешь внимания на житейские мелочи. Я стараюсь понять, разобраться, что со мной происходит…

— Понять, разобраться, — рассердился вдруг Володя. — А дальше что?

— Как что? — удивленно посмотрела на него Татьяна. — Познаешь себя, а через себя и весь мир, вселенную. Так утверждали древние, и не зря, наверное. Самопознание — это еще и самоочищение.

— А по мне — надо приносить пользу людям, — отрезал Субботин, — это и есть дорога к Высшему Разуму, Богу. Служение ему — это и есть служение людям.

— По-моему, говорить и думать так — не вполне верно. Служение людям и служение Богу — не совсем одно и то же, — осторожно заметила Татьяна. — Хотя путей постижения истины много…

Субботин замолчал и, пока Татьяна не ушла спать, не проронил ни слова. Курил одну сигарету за другой…

— И ты не знаешь, зачем приехал в зону, — задумчиво сказал он.

Время приближалось к полуночи, скоро начинать фотосъемку, а я чувствовал, что от его упорного молчания и от этих вопросов сам начинаю заводиться и вот-вот взорвусь.

— Слушай, Володя, — как можно спокойней сказал я, — тебе не кажется, что ты задаешь дурацкие вопросы. На них так сразу не ответишь. Это все равно, что подходить к каждому и интересоваться, почему он любит смотреть на звезды. Почему тянет людей в космос? Зачем я приехал в зону?

Я не знаю — так получилось. И что жду от всего этого — тоже не знаю. Никто тебе не разложит все по полочкам. Все придет в свое время, не торопи события. И потом, Неля сказала, что на контакт надо идти спокойными, расслабленными, только тогда что-нибудь получится, а тут ты, как пружина заведенная… Так что кончай хандрить и давай начинать.

— Я только докурю…

Луна светила по-прежнему, и на очищенном от травы пятачке земли, окруженном белеющими палатками, было очень светло.

Несколько минут я вглядывался в ночной, настороженный лес, но никого и ничего не увидел.

Взяв за точку отсчета костер, я кадр за кадром заснял всю панораму лагеря, потом лес, небо.

Пленка кончилась, и я поднял кинокамеру…

Володя снимал со штатива, но, как мне показалось, вяло и неохотно.

Через полчаса он вновь сидел у костра и курил. Я продолжал снимать черноту и пустоту вокруг себя до двух часов ночи.

Спать совершенно не хотелось.

У костра я перезарядил фотоаппараты, кинокамеру, налил чаю. Володя от чая отказался.