Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 3

Председатель. — Как вы сказали?

Комиссаров. — Маленькая пичка, т.-е. — пика и та бывает нужна в игре. Я ушел. Опять-таки говорю, — вам, может быть, моя характеристика известна: кто мне делает добро, я никогда этого не забываю… Проходит опять месяц или полтора. Меня вызывает к себе Витте. Я ехать не хотел, потому что есть, видите ли, в этом отношении ревность: если поедешь к старшему, не доложивши, то после история будет. А я знал, что Дурново с Витте в скверных отношениях. Я отказался.

Председатель. — В каком году и в каком месяце это было?

Комиссаров. — Двенадцать лет тому назад. Я хорошо не помню.

Председатель. — В 1905–1906 г.?

Комиссаров. — Очевидно, в 1906 г., потому что Лопухин не был уже директором, а жил у Урусова. Так вот вызывает меня Витте. Я сказал, что собственно ехать не могу, — не имею на это разрешения. Через некоторое время является чиновник, берет меня за рукав и говорит, что Витте приказал ехать. Я тогда приехал к Витте. Витте, — слов нет, — любезно меня встретил в кабинете, и начинается разговор: «Чем вы занимаетесь?» «Тем-то и тем-то». — «Какие последние сведения оттуда-то и оттуда-то по поводу иностранных государств?» — Я говорю: «такие-то и такие-то». Тогда Витте открывает стол и вынимает целую пачку прокламаций: «Вам это известно?» — «Нет, говорю, — неизвестно». Тогда он начинает перебрасывать: «А это вам известно?» Как раз вынимает, действительно, то самое. «Да, — говорю, — это известно». — «А это у вас печаталось?» Я говорю: «Да, печаталось». — «Каким образом?» Я подробно рассказываю. «А кто печатал?» Я говорю, что Соркин. — «Какой Соркин?» — «Не знаю, понятия не имею. Один раз в жизни видел».

Председатель. — Очевидно, это был кто-то из служащих департамента полиции.

Комиссаров. — Нет, я вовсе не знал. Я сорок раз просил опубликовать, когда меня травили. Знаете, как это для меня было важно в то время. Я потом узнал, — Соркин служил в Москве в одной из типографий, — кажется, бывшего заведующего особым отделом департамента, Сазонова. Одно время после Зубатова был временно Сазонов, это еще до меня. Соркин служил метранпажем и кем-то был там… И вот Витте показывает мне прокламацию. «Да, — я говорю, — верно». — «Это ваша?» — «Наша». — «Так вот имейте в виду, что вас на-днях допросят. Пожалуйста, скажите, нечего там вдаваться в подробности, а прямо скажите, что у вас печаталось». И вот (между прочим, и Лопухин, и Урусов живы, спросите, они вам скажут) оба говорили мне «об этом не беспокойтесь», — одним словом, чтобы я этим не волновался, молчал бы, потому что, во всяком случае, это для меня худо не будет. Вот, позвольте дальше сказать. — Я уехал. На другой день, что ли, являются Камышанский и Рачковский, — я занимался по вечерам в департаменте, — и вызывают меня. Я прихожу в кабинет к ним. Уселись: — «Вот, будьте добры, пожалуйста, отвечать на опросные пункты». Дали мне лист с опросными пунктами, — о том, что печаталось то-то, такая-то печаталась брошюра, не печаталось ли еще что, кто именно печатал. А после этого через несколько времени Урусов объявляет об этом в думе! Урусов первый заявил об этом в думе. Вот и пошла история! Спросите у Лопухина, Урусова, — они живы.

Председатель. — Значит, бумажку принес Макаров?

Комиссаров. — Макаров позвал меня и дал эту самую бумажку. Как теперь помню…

Председатель. — А за какой подписью? От имени какой организации?

Комиссаров. — Абсолютно никакой.

Председатель. — После этого произошла, значит, резня в Тукуме?

Комиссаров. — В Тукуме. Я теперь хорошо не помню, но в Тукуме стоял кавалерийский эскадрон, латыши ночью напали и перерезали эскадрон.

Председатель. — Значит, эта прокламация возбуждала солдат против латышей?

Комиссаров. — Не помню хорошо… В том смысле, что латыши бьют, потому что это революционные организации, а солдаты должны защищать правительство.

Иванов. — Возбуждение солдат против латышей?

Комиссаров. — Я теперь хорошо не помню. Должна же она быть где-нибудь.

Председатель. — Скажите, вы там, в департаменте полиции, один сидели по этому делу или у вас были сотрудники?

Комиссаров. — Там же работал профессор Попов.

Председатель. — В одной комнате с вами или как?

Комиссаров. — Нет, три комнаты было.

Иванов. — Скажите, а когда Макаров показал вам вот эту прокламацию и предложил ее отпечатать, вы читали ее в то время?

Комиссаров. — Читал.

Иванов. — И возражали? Или по содержанию этой бумаги ничего не возражали?

Комиссаров. — Ничего не возражал.

Председатель. — Вы сказали, что Соркин набрал эту прокламацию, и ее отпечатали?

Комиссаров. — И отпечатали.

Иванов. — Где теперь этот Соркин?

Председатель. — В Москве?

Комиссаров. — Должно быть, в Москве.

Председатель. — Это его настоящее имя — Соркин?

Комиссаров. — Да, настоящее.

Иванов. — Он не служил в департаменте полиции?

Комиссаров. — Не могу вам сказать.

Председатель. — Теперь перейдем к позднейшему времени. Скажите пожалуйста, каковы были ваши отношения с Протопоповым, министром внутренних дел?

Комиссаров. — Протопопова я знал лет 25 или 26 тому назад, когда я только что вышел в офицеры. После этого я два раза видел Протопопова на квартире у Белецкого, когда он был товарищем председателя государственной думы.

Председатель. — Когда вы его видели у Белецкого?

Комиссаров. — Я его очень часто видел у Белецкого.

Председатель. — Часто видели?

Комиссаров. — В течение всего 1916 года.

Председатель. — Вероятно, части этого года?

Комиссаров. — Т.-е. в августе 1916 года видел его там часто. Потом я уехал в Ростов, а когда вернулся из Ростова, я был уволен.

Председатель. — В течение 1916 или 1915 года?

Комиссаров. — Несомненно, 1915 года. Когда я приехал из Саратова, — значит, в конце 1915 года и в начале 1916 г., — он очень часто бывал у Белецкого.

Председатель. — А в каких отношениях вы были с Белецким?

Комиссаров. — В очень хороших, чисто семейных отношениях. Мы семьями были знакомы.

Иванов. — А Протопопов тоже был в хороших отношениях с Белецким?

Комиссаров. — Протопопов приходил по вечерам и всегда сидел в кабинете. Видимо, он был с Белецким в хороших отношениях, потому что часто бывал у него. После, когда я вернулся из Ростова, я тоже видел Протопопова. Он приехал перед тем, как сделался министром — дней за десять.

Председатель. — Приехал в Петроград?

Комиссаров. — Я его видел на другой день, после того, как он приехал в Петроград. Я попросил, чтобы мне сообщили, когда он приедет, и я к нему обратился, как к товарищу председателя государственной думы: мне хотелось тогда повидать Родзянко, так как со мной обошлись крайне непорядочно, — очень даже подло обошлись. Мне хотелось со многими переговорить тогда и с Родзянко в том числе.