Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 3

Председатель. — Вы имеете в виду ваше удаление в связи с Распутиным?

Комиссаров. — Мое удаление по поводу Распутина. Все это, собственно, сплошь одно и то же. Мое увольнение из Ростова — это продолжение Распутинской истории. Я тогда пришел к Протопопову и просил его, чтобы он поговорил с Родзянко. Он мне ответил, что с Родзянкой он не в таких отношениях, а что он сам постарается урегулировать мои отношения с министерством. А дня через четыре он вызвал меня к себе и задает такой вопрос: «Скажите, пожалуйста, вы ничего не слышали? — «Нет, говорю, — ничего». — «А вы не думаете, что я могу сделаться министром?» Между прочим, когда я был у Хвостова, то шел разговор, что он может быть министром торговли и промышленности. Я и говорю: «Министром торговли и промышленности». Он говорит: «Нет, не торговли и промышленности, а министром внутренних дел!» — Я говорю: «Нет, ничего не слыхал». Вот, когда я в последний раз с Протопоповым виделся. Когда он был назначен министром, я поехал и расписался у него. Понятно, не хотел войти, чтобы не быть назойливым, а только расписался. Проходит дней пять или шесть. Так как Протопопов относился ко мне хорошо, у нас были отношения приличные, — вместе вышли в офицеры, знакомы были. Он так мило относился, я все думал, что он меня позовет. Раз мне сообщают, что Распутин приказал не только меня не принимать, но, если кто меня примет, того выгонят вон. [*] Стран. 163, сн. 14 стр. «Распутин», надо: «Протопопов».

Председатель. — Кто это вам сказал?

Комиссаров. — Белецкий.

Председатель. — Вы говорите, что вместе с Протопоповым вышли в офицеры?

Комиссаров. — Нет, не в офицеры вышли, а когда я вышел в офицеры и был в Петербурге, Протопопов был в нашей компании.

Председатель. — Он тоже был офицером?

Комиссаров. — Да, он конно-гренадер.

Председатель. — Значит, вы думали, что он вас позовет, а Белецкий вдруг сообщает вам…

Комиссаров. — Белецкий передал, что было приказано не только меня не принимать, но, если кто-нибудь меня примет, тот будет со стороны определенного круга подвержен каре. Белецкий мне заявил, что к нему лично это не относится, что ему все равно, но к Протопопову — мне было сказано — ходить нельзя. После этого я видел Протопопова, во время пребывания его министром, только у Бурдукова, а затем видел его уже в думе.

Председатель. — У Бурдукова вы несколько раз его видели?

Комиссаров. — Один раз. Он там бывал часто. Собственно говоря, это вышло таким образом. Вначале меня уволили без пенсии, без всего. После Хвостов, увидевши, что сделано было неправильно, вернул мне назад мундир и пенсию. Я просил, чтобы мне вернули действительную службу.

Председатель. — Т.-е. чего же именно вы добивались?

Комиссаров. — Я хотел или быть состоящим при министре, потому что состоящим при министре может быть и пенсионер (там несколько таких генералов было), или же получить место какого-нибудь градоначальника. И так как Протопопов меня, очевидно, принимать боялся, то Бурдуков позвал меня тогда на обед. На этом обеде было много народа: Маклаков был, Протопопов, Белецкий, Чехович, Ушаков… потом, я не помню фамилию, профессор политической экономии…

Председатель. — Мигулин?

Комиссаров. — Мигулин, кажется.

Председатель. — Когда это было?

Комиссаров. — Это было в ноябре или так около этого.

Председатель. — После думских заседаний, вероятно, на которых члены думы выступали с обвинениями против Штюрмера и Протопопова.

Комиссаров. — Не могу сказать (думает). Да, да, безусловно, потому что Протопопов рассказывал об этом.

Председатель. — Какое же было отношение к этому присутствовавших?

Комиссаров. — Протопопов рассказывал, все молчали, конечно.

Председатель. — Но он мог бы обидеться, если бы все молчали.

Комиссаров. — Сторонников у Протопопова, кажется, вообще не было.

Председатель. — Даже в числе обедавших?

Комиссаров. — Даже среди них. Кроме, разве, Бурдукова. Тогда Протопопов со мной заговорил. Вначале он, как будто, игнорировал меня, а после обеда позвал меня и говорит: «Я знаю, что с вами неправильно поступили». Я настаивал на том, чтобы постановили сделать официальную проверку. Протопопов категорически отказался, а вместо этого, предложил мне уехать на Кавказ или Финляндию. — Из Петербурга уехать.

Председатель. — На какую должность?

Комиссаров. — Ни на какую. Просто он говорил, что даст мне возможность уехать в Финляндию или на Кавказ.

Председатель. — Вы с Бурдуковым давно знакомы?

Комиссаров. — Нет, недавно. Я познакомился с ним у Белецкого… Я спросил: «Позволите, почему же на Кавказ или в Финляндию?» Тогда Протопопов ответил, что раз у меня такие отношения с Распутиным, — а это такая персона, — то лучше мне на время уехать.

Председатель. — Ну, а затем, — в декабре, январе, феврале, — как и при каких обстоятельствах вы встречались с Протопоповым?

Комиссаров. — Я говорю, что, после назначения его министром, я всего один раз виделся с ним у Бурдукова, а во второй и последний раз виделся с ним в министерском павильоне.

Председатель. — В течение декабря, января и февраля вы жили в Петрограде?

Комиссаров. — В Петрограде. Я до сих пор не мог пенсии себе выхлопотать.

Председатель. — Скажите, пожалуйста, не было ли предположения, что вы получите назначение от Протопопова или через Протопопова?

Комиссаров. — Вначале — да. Я просил место петрозаводского губернатора. Меня не назначили. Это началось еще при Хвостове. За меня усиленно хлопотал В. А. Бальц.

Председатель. — Почему он за вас хлопотал?

Комиссаров. — Потому что он меня знал. Он был товарищем прокурора палаты в Петербурге.

Председатель. — Бальц знал вас по вашей деятельности? Какой именно деятельности?

Комиссаров. — В охранном отделении я был.

Председатель. — Разве Бальц заведывал охранным отделением?

Комиссаров. — Он был товарищем прокурора палаты. Прокуратура в связи.

Председатель. — Вы фактически не исполняли должность генерала для поручений при министре внутренних дел?

Комиссаров. — Единственный раз меня вызвали, — когда убили Распутина. Я был где-то в гостях. Приехал домой; жена страшно взволнована, меня ждет жандармский офицер, полковник. Посадил меня в автомобиль и повезли в департамент полиции. Курлов говорит мне в упор: «Вы знаете, что случилось?» Тогда, по правде сказать, я знал и не знал. Одни говорили — убит, другие — сбежал. Я говорю: «В чем дело?» Он мне в упор: «Вы знаете, что Распутина убили?» Я говорю, что — нет, не знаю. Это единственное, что было у меня с департаментом полиции при Протопопове.