Самюэль Крамер - Шумеры. Первая цивилизация на Земле

Вслед за днями былыми, вслед за далекими днями былыми,
Вслед за ночами былыми, вслед за прежними ночами былыми,
Вслед за днями былыми, вслед за далекими днями былыми,

Вслед за днями былыми все вещи нужные обрели бытие,
Вслед за днями былыми все вещи нужные были оглашены,
Когда хлеб был отведан в храмах «страны»,
Когда хлеб был испечен в печах «страны»,
Когда земля и небо были разделены,
Когда людей имена установлены были,
Когда Ан забрал небо,
Когда Энлиль забрал землю,
Когда Эрешкигаль забрал нижний мир как трофей свой,
Когда поставил он парус, когда поставил он парус,

Когда поставил отец парус против нижнего мира,
На царя катил он малые,
На Энки катил он большие,
Малые камни из рук,
Камни большие из пляшущих зарослей,
Киль челна Энки
Сокрушителен в битве, как бешеный шторм;
Враждебны царю, воды у носа челна
Пожирают, как волк,
Энки враждебны, воды у кормы челна
Налетают, как лев.

Жило-было когда-то дерево, хулуппу, дерево,
Посажено было оно на берегу Евфрата,
Евфрат вскормил его водами,
Но ярость южного ветра вырвала его с корнем,
Снесла его крону,
Евфрат повлек его по водам своим.

Женщина, в страхе от слова Ана бродившая рядом,
В страхе от слова Энлиля бродившая рядом,
Дерево это поймала, принесла его в Эрех,
«Я принесу его в чистой Инанны сад плодоносный».

Женщина холила древо своею рукою, у ног поместила,
Инанна холила древо своею рукою, у ног поместила,
«Станет оно моим троном, на коем воссяду», сказала,
«Станет оно моим ложем, на коем возлягу», сказала.

Выросло древо большое, но с голой, безлистной макушкой,
В корне змея, что не ведает жалости, сделала нору,
В кроне птенцов поселила Имдугуд-птица,
В центре девица Лилит себе дом присмотрела, —
Вечно смешливая, вечно веселая дева,
Дева Инанна – как же теперь она плачет!

Только лишь свет занялся, горизонт прояснился,
Только лишь Уту взошел из «полей своих царских»,
Как сестрица его, священная дева Инанна,
Говорит своему брату Уту:
«Брат мой, когда вслед за днями былыми судьбы уже огласили,
Когда изобилье насытило землю,
Когда Ан взял небо,
Когда Энлиль взял землю,

Когда Эрешкигаль взял нижний мир как трофей свой,
Когда поставил он парус, когда поставил он парус,
Когда поставил отец парус против нижнего мира…»

«Вечно смешливая, вечно веселая дева,
Дева Инанна – как же теперь я плачу!»

Брат ее, герой, Уту отважный
Не встал рядом с ней в этом деле.

Только лишь свет занялся, горизонт прояснился,
Только лишь Уту взошел из «полей своих царских»,
Как сестрица его, священная дева Инанна,
Говорит герою тогда Гильгамешу:
«Брат мой, когда вслед за днями былыми судьбы уже огласили,
Когда изобилье насытило землю,
Когда Ан взял небо, Когда Энлиль взял землю,
Когда Эрешкигаль взял нижний мир как трофей свой,
Когда поставил он парус, когда поставил он парус,
Когда поставил отец парус против нижнего мира…»

«Вечно смешливая, вечно веселая дева,
Дева Инанна – как же теперь я плачу!»

Брат ее, герой Гильгамеш,
Встал рядом с ней в этом деле,
К поясу крепит оружье весом пятьдесят мин —
Пятьдесят мин ему все равно, что тридцать шекелей —
«Дорожный топор» —
Семь талантов и семь мин – взял в руку,
У корня убил он змею, что не ведает жалости,
С вершины Имдугуд-птица птенцов унесла, в горы забилась,
В центре дева Лилит свой разрушила дом, в пустошах скрылась.
Дерево вывернул с корнем, сгреб у макушки,
Города люди, что сопровождали его, срезали сучья,
Отдал он его Инанне на трон и на ложе,
Она ж для него обратила тот корень в пукку [барабан],
Она ж для него обратила верхушку в микку [барабанные палочки].

Призывный пукку – улицы и переулки заставил он полниться звуками пукку,
Боем барабанным – улицы и переулки заставил он полниться боем,
Юноши города, приговоренные пукку, —
Боль и обида – он (пукку) страдание вдов их,
«Муж мой, супруг мой!», – рыдают они,
У кого была мать – несет она сыну хлеб,
У кого сестра была – воду несет она брату.

После того как вечерняя звезда погасла,
И заметил он место, где находился пукку,
Пукку доставил ему, принес к его дому,
На рассвете в местах, что он обозначил, – боль и обида!
Пленные! Мертвые! Вдовы!

И потому что плакали юные жены,
Пукку и микку в «великую бездну» упали,
Сунул он руку туда, но до них не добрался,
Сунул он ногу туда, но до них не добрался,
Сел у ворот он ганзира, «ока» нижнего мира,
И зарыдал Гильгамеш, лицо его бледно:
«О, пукку мой, о, мои микку,
Пукку с зовом безукоризненным, ритмом безудержным —
Если бы пукку хоть раз побывал у плотника в доме,
Если б у плотницкой был он жены, что как мать мне, давшая жизнь,
Если б хоть раз у дитя того плотника был, что с сестрой моей маленькой схожа, —
Пукку мой, кто же достанет его мне из нижнего мира!
Микку мои, кто же достанет мне их из нижнего мира!»

Энкиду, слуга его, говорит:
«Господин мой, зачем же ты плачешь?
Что ж сердце твое так горестно слабо?
Я верну тебе пукку из нижнего мира,
Я верну тебе микку из «ока» нижнего мира!»

Гильгамеш говорит Энкиду:
«Если намерен теперь в нижний мир снизойти ты,
Слово тебе я скажу, прими мое слово,
Дам я тебе наставленье, ему ты последуй:

Чистой одежды не надевай, а иначе
Стражники, точно враги, на тебя ополчатся,
Не умащай себя сладостным маслом из склянки,
Ибо на запах столпятся они вокруг тебя плотно,
И не бросай бумеранг в нижнем мире, иначе
Те, что получат удар бумеранга, вокруг соберутся,
Посох в руках не держи, а иначе
Призраки будут вокруг тебя всюду кружиться.
К стопам сандалии ты не привязывай,
Не издавай ни единого крика в мире загробном,
Не поцелуй ту жену, что тебе полюбилась,
И не ударь ту жену, что тебе ненавистна,
Не поцелуй то дитя, что тебе полюбилось,
И не ударь то дитя, что тебе ненавистно,
Ибо стенанье нижнего мира тебя не отпустит,
Плач о той, о спящей, о спящей,
О матери Нинзу, о спящей,
Чье тело священное не покрывают одежды,
Чью грудь священную не укрывают покровы».