Адам Улам - Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года

Такой разговор приятно щекотал нервы обоим. Житель Запада мог ощутить нервное возбуждение от разговора с людьми, чьи имена приводили в панику степенную буржуазию. Большевики же испытывали тайное удовольствие от таких откровенных бесед с «агентами империализма», чьей целью было уничтожение советской власти.

Трудно сказать, насколько прочными были эти отношения. Западный «человек в Петрограде» понимал, что его правительство, фанатично приверженное правилам дипломатической игры, ослепленное идеологической ненавистью, отбрасывает возможность советско-западного сотрудничества. Робинс и Локкарт убедили себя, что, ухватись Вашингтон и Лондон за предложенную руку большевиков и предложи им помощь, Ленин откажется ратифицировать Брестский договор. [336]

Трудно представить, чтобы что-то могло повлиять на решение Ленина подписать мир с Германией, а большевики вроде Бухарина, стремившиеся к продолжению войны, категорически отказывались принимать помощь от «империалистических бандитов».

Так почему же большевики продолжали общаться с агентами правительств, которые, как они были убеждены, хотели уничтожить их режим? Для кого-то это было способом отдохнуть от тяжелых обязанностей, связанных с управлением государством, и от начавшейся борьбы за власть. Но конечно, не для Ленина. Западные нравы, лицемерный либерализм, парламентаризм вызывали в нем даже большее отвращение и неприятие, чем откровенный милитаризм и реакция. Громко провозглашаемые президентом Вильсоном цели, которые союзники преследовали в войне, являлись для Ленина постоянным раздражителем, и ему с трудом давались беседы с западными представителями союзников. Однако иного выхода не было: большевики оказались в безвыходном положении. Даже после ратификации договора не было никакой гарантии, что немцы не продолжат наступление и не установят марионеточный режим в Петрограде или в Москве.

Справедливости ради надо сказать: они бы наверняка нанесли решающий удар по классовому врагу и клочок бумаги не послужил бы для них преградой.

Большевистских лидеров периодически преследовали кошмарные видения: западные капиталисты (и это было бы вполне логично) заключают мир с германскими капиталистами, чтобы покончить с большевиками и спокойно разделить огромные территории Российской империи. Этот безумный страх заставлял Ленина и его соратников не просто терпеть присутствие западных представителей, а стараться установить связи с Западом. Они давали понять, что если Россия возобновит войну с Германией, то будет вполне уместной интервенция и высадка союзных войск в некоторых отдаленных районах Севера. Правда, в этом случае появлялась новая опасность: что, если союзники спровоцируют немцев выступить против большевиков? Итак, заигрывания с Западом сменялись оскорблениями. Когда президент Вильсон направил послание доброй воли народу России, съезд Советов не ответил на послание правительства Соединенных Штатов и обратился к «эксплуатируемым классам Североамериканских Соединенных Штатов». В обращении выражалась надежда, что в Соединенных Штатах, как и в других капиталистических странах, «трудящиеся массы… захотят сбросить ярмо капитализма». Зиновьев ликовал: «Мы дали пощечину президенту Соединенных Штатов». [337]

Ленин приобретал опыт дипломатических отношений в процессе решения проблем, связанных с внутренней политикой России. В трудные периоды, как, например, в июле 1917 года, «негодяи Чхеидзе и Церетели» становились «дорогими товарищами», к чьей помощи взывали во имя социалистической солидарности. Можно ли провести параллель между меньшевиками, столь глупо чувствительными к подобным призывам, и западными державами? Очень многое в истории советской дипломатии строилось на поиске таких параллелей.

Ратификация Брестского мирного договора происходила в Москве, которая после переезда туда Ленина и правительства стала столицей России. Переезд был продиктован требованиями времени и, вероятно, носил временный характер; но даже в 1921 году, после того как затихли звуки войны, советское правительство не вернулось на место рождения. Переезд в Москву происходил в условиях секретности. Пока поезд не отошел от вокзала, в вагоне, где ехал Ленин, не зажигали свет. Непредвиденная случайность могла обернуться серьезной опасностью: правительственный состав встретился с поездом, в котором находились моряки, те самые, которые занимались грабежами в Петрограде. Несколько дней назад правительственные войска были вынуждены разоружить их. Пулеметы, установленные на платформах правительственного поезда, были направлены на вагоны с взбунтовавшимися моряками. После переговоров моряки согласились сдать оружие и «под дулами пулеметов» дали возможность поезду проследовать дальше в Москву.

Весной 1918 года мало кто в России задумывался над тем, почему столицей стала Москва. Два века назад Петр Великий оставил древний город, который напоминал ему о полуазитском прошлом и отживших обычаях страны, и сделал столицей вновь построенный город, который должен был стать для России окном в Европу, символом и красноречивым доказательством нового европейского уклада жизни, столь деспотично насаждаемого Петром. Теперь, в 1918 году, группа революционеров вернулась в глубины России, в старую столицу великих князей и царей Московии. Немногие могли увидеть в этом переезде предзнаменование, понять, каким значимым в мировом масштабе станет российский коммунизм, как в свое время станут почитать приводивших подданных в трепет Ивана III, великого князя «всея Руси», и Ивана Грозного, «объединителей земли Русской», тоже правивших Россией из Кремля и завещавших дело сыну грузинского сапожника. В 1918 году вряд ли кто мог представить, что коммунистическое движение, высшие посты в котором занимали евреи, поляки и латыши, станет крайне националистическим, что точно так же, как патриархи православной церкви метали громы и молнии в адрес инородцев, так московские коммунисты, начиная с наследников Маркса и Ленина, будут издавать указы и предавать анафеме «беспочвенных космополитов», «новаторов» и «подражателей гнилому Западу».

Но людям, которые должны были сосредоточить все внимание на сиюминутных проблемах, было не до проведения исторических аналогий. Поражение в войне с Германией, начавшаяся на юге Гражданская война, голод и разруха, потеря плодородных земель и промышленных районов – вот что занимало умы новых правителей России. Правительство в полном смысле слова ускользнуло из Петрограда, опасаясь, что Союз железнодорожников, не слишком симпатизирующий большевикам, воспрепятствует отъезду или немцы отправят несколько батальонов, чтобы захватить спасающихся бегством комиссаров. Московский Совет известили о прибытии правительства Российской Федеративной Республики во главе с Владимиром Ильичем Ульяновым-Лениным с ближайшей от Москвы станции. [338]