Герберт Фейс - Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились

Хэлл, сомневаясь в решении президента, 4 апреля написал ему о своих опасениях, что СССР не поймет, почему с Румынией мы не можем поступить так, как поступили с Финляндией. Поэтому. полагал он, русские могут обвинить нас в усложнении Советскому Союзу военной задачи. Президент был болен, но отправил Хэллу ответное послание, в котором просил любой ценой не допустить. чтобы им было сказано, что от принципа безоговорочной капитуляции отказались и существует реальная опасность, что от него откажутся, если мы будем делать исключения. „Я прекрасно понимаю, – продолжил он, – что время от времени исключения будут применяться не к принципу капитуляции, а к его действию в специфических случаях. Это ведь не одно и то же, что менять принципы. Если советское и британское правительства дадут нам совет в одном из этих случаев, я совершенно уверен, что мы с ними согласимся. Это следует дать понять обоим правительствам“.

В записках британскому и советскому посольствам в Вашингтоне от 11 апреля Хэлл передал точку зрения президента, никак не поясняя ее.

Британское и советское правительства, по-видимому, были удовлетворены, что фактически в отношениях с сателлитами им не будут мешать пресловутые принципы. И все же британцы обратились к американскому правительству за согласием на исключение термина „пропаганда“, по крайней мере в отношении Венгрии и Болгарии. Хэлл поддержал их и 10 мая спросил президента, согласен ли он, чтобы мы вместе с британцами и русскими определили степень широты целей пропаганды, „…ясно понимая, что исключение сделано для того, чтобы службы пропаганды не упоминали этот термин, хотя, конечно, не будет никакого публичного отречения от принципа, применимого к этим странам“.

Против этого президент не возражал. Таким образом, был дан зеленый свет совместному обращению к сателлитам, подготовленному Государственным департаментом. Оно было выпущено 12 мая. Народы и правительства Венгрии, Румынии, Болгарии и Финляндии смогли прочесть, что „…еще в их власти выйти из войны, прекратить сотрудничество с Германией, всеми возможными способами сопротивляться силам нацизма, сократить борьбу в Европе, уменьшить собственные жертвы и внести вклад в победу союзников“. Это, а также тот факт, что нигде не говорилось, что они должны капитулировать безоговорочно, могло быть интерпретировано так, будто победители будут вести с ними переговоры об условиях.

Пока разыгрывался этот спектакль с уступками сателлитам, Европейская консультативная комиссия пыталась выработать подробный механизм капитуляции Германии. По многим основным спорным вопросам еще существовали разногласия. Но потребность в предварительном определении доктрины безоговорочной капитуляции по отношению к Германии становилась все более настойчивой.

В середине апреля подготовка вторжения во Францию была в самом разгаре, и сердца бились чаще от предстоящего столкновения с немцами. Когда Стеттиниус, заместитель государственного секретаря, был в Лондоне, генералы Эйзенхауэр и Смит убедили его яснее изложить наши намерения. Они полагали, что тогда немецкий народ, почувствовав всю силу нашего наступления, предпочтет сдаться; если же мы просто повторим ритуальную формулу, немецкие пропагандисты смогут заставить свой народ сражаться в безнадежном страхе перед ужасами капитуляции. Они также полагали, что есть шанс ограничить деятельность внутри немецкой армии и немецкого генерального штаба свержением Гитлера и договором о капитуляции. Они предложили трем союзным правительствам поскорее согласовать свои намерения и гарантировать закон и порядок в рейхе; а затем, как только союзные войска займут плацдарм в Северо-Западной Европе, Эйзенхауэр, верховный главнокомандующий, выпустит заявление, содержащее условия капитуляции и призывающее немцев сложить оружие. Уильям Филипс, бывший заместитель государственного секретаря и старинный друг президента, короткое время служивший политическим советником Эйзенхауэра, согласился с этой тактической линией.

Доклад Стеттиниуса об этих рекомендациях был представлен президенту, еще отдыхавшему в Южной Каролине. Наверное, это послание показалось ему попыткой дипломатов и военачальников поколебать, если не разбить его позицию; превратить свою политику в призывы к капитуляции Германии, что, вполне возможно, закончилось бы миром на определенных условиях. Во всяком случае, он попросил Хэлла дать инструкцию Филипсу ни с кем не обсуждать эту тему без его разрешения.

Так была приостановлена дискуссия внутри Европейской консультативной комиссии относительно какого-либо определения условий по Германии. Но те, кому предстояло руководить вторжением, и их штабы принялись разрабатывать заявление, адресованное немцам. Эйзенхауэр осветил проблемы, связанные с разработкой такого заявления, в меморандуме начальникам Верховного штаба союзных экспедиционных сил от 20 мая. Он затронул две проблемы, для которых еще не нашлось правильного решения:

1) три основных союзника до сих пор не решили, как поступить с Германией после капитуляции;

2) откровенное изложение намерений союзников, похоже, покажется таким суровым, что сведет на нет все утешительные заверения.

Поэтому он сделал вывод: если эти трудности нельзя преодолеть, союзникам пока следует оставить возможность заявить о своих требованиях.

Не заставила Черчилля согласиться и предпринятая президентом в последнюю минуту попытка сформулировать заявление, которое помогло бы преодолеть эти трудности. Его приводили в замешательство те же трудности, что и Эйзенхауэра: любое сообщение, неискреннее по таким вопросам, как наказание за военные преступления, позже подвергнет союзников обвинениям в обмане, но любое искреннее сообщение приведет в ужас немцев и заставит их сражаться еще ожесточеннее. Рузвельт поспешно сообщил Сталину, что отказывается от этой идеи из-за возражения Черчилля. Сталин поддержал президента; предложенное декларациями ему нравилось не больше, чем Черчиллю. Поэтому случилось так, что единственными заявлениями, сделанными до или во время высадки во Франции, были краткие сводки с театра военных действий.

Поскольку тема представляет такой активный противоречивый интерес, можно вкратце развить ее.

В течение последующего времени Европейская консультативная комиссия возобновила разработку условий механизма капитуляции и директивы по контролю над Германией. В дальнейшем Государственный департамент, штаб Эйзенхауэра и Объединенный комитет предпринимали различные попытки составить приемлемое заявление о намерениях союзников, которое могло бы оказать влияние на сопротивление немцев.