Герберт Фейс - Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились

Следующее сообщение по этим вопросам Сталин передал Рузвельту и Черчиллю через Соболева, советского представителя в Лондоне. Не знаю, было ли получено это сообщение до или после следующей серии сообщений, отправленной 25 августа, но, вероятно, все-таки раньше. Сталин, после обсуждения текущих предложений для встречи глав государств или министров иностранных дел (об этом мы еще поговорим), опять изложил свое мнение относительно Италии и военно-политической комиссии. Не принося извинений, Сталин подтвердил получение совместного послания, в котором сообщалось о выданных Эйзенхауэру распоряжениях и приводился полный текст „исчерпывающих“ условий. Как невозмутимо заметил Сталин, эти условия полностью нацелены на безоговорочную капитуляцию, а потому не вызывают никаких возражений. В любом случае, добавил Сталин, он полагает, что полученной им информации недостаточно, чтобы позволить судить о принятых мерах, и он повторяет, что пришло время для созыва военно-политической комиссии, относительно которой он уже говорил в предыдущем ответе.

Наконец 25 августа между американцами и британцами было достигнуто окончательное соглашение о содержании „исчерпывающих“ условий. Копия документа немедленно ушла в Москву. Керру и Стэндли следовало передать ее Сталину и объяснить, что любые замечания будут внимательно рассмотрены, но советское правительство все же должно учитывать зависимость от временного фактора. В ночь на 26 августа Керр и Стэндли вручили документ Молотову для последующей передачи Сталину. Hи до этого, ни после не было и мысли, что это дискреционные условия; в том случае, если итальянцы оказывали военную помощь в борьбе против немцев, условия могли быть облегчены.

Тогда же послы передали личное послание Сталину от Рузвельта и Черчилля, в котором говорилось о серьезных решениях, принятых в Квебеке по поводу военных операций 1943-го и 1944 годов, о которых уже говорилось ранее. Вероятно, этот отчет, в котором прямо указывалось на долгожданную операцию через Канал, заслуживал благожелательного ответа, который тут же и последовал. На следующее утро, без долгих раздумий, Молотов отправил послание в знак одобрения дополнительных условий капитуляции Италии. Кроме того, советское правительство уполномочило Эйзенхауэра подписать условия от его имени. Дело затормозилось до тех пор, пока итальянское правительство не уполномочило Кастеллано принять предложение союзников и отправиться на Сицилию для подписания договора о перемирии. Рузвельт и Черчилль немедленно, 2 сентября, отправили совместное сообщение Сталину. Они сообщили, что отдано на усмотрение Эйзенхауэру – подписать „краткие“ условия (которые Сталин видел, но никак не прокомментировал) или „исчерпывающие“ условия (которые он полностью одобрил). В заключение они сообщили Сталину, что поскольку Эйзенхауэр получил право подписи от имени советского правительства, то ему также дано право выбора условий, в зависимости от ситуации. Молотов тут же ответил, что право подписи относится только к „кратким“ условиям.

Эйзенхауэру как главнокомандующему союзнических войск, действующему по полномочию правительств Соединенных Штатов и Великобритании и в интересах Объединенных Наций, были переданы „краткие“ условия. Договор подписал генерал Уолтер В. Смит от имени Эйзенхауэра; советское правительство не представлял никто.

Подписанный договор о капитуляции наделял Эйзенхауэра всей полнотой власти для приведения в исполнение условий перемирия и. по-видимому, давал право формировать и управлять любой структурой, необходимой для выполнения этой задачи. В договоре не указывалось, какая часть вопросов, связанных с Италией, и кем из Объединенных Наций должна быть взята под наблюдение и контроль. Вскоре советское правительство потребовало свою часть этих полномочий. Кроме того, Сталин настаивал на предложении о формировании военно-политической комиссии для обсуждения всех переговоров с правительствами, отделившимися от Оси. Но эти вновь возникшие проблемы будет лучше всего объяснить вместе с рассмотрением последующих периодов капитуляции Италии, поэтому я вернусь к ним несколько позже. На фоне этого неожиданно возникшего разговора относительно капитуляции Италии по-прежнему продолжались переговоры о встрече глав правительств или министров иностранных дел. Несмотря на досаду, вызываемую невероятной подозрительностью Сталина, Рузвельт не терял надежды на благоприятный исход их встречи. Как выяснилось, в начале сентября в ходе беседы с Гарриманом по поводу его отправки в Москву в качестве посла президента в основном занимала мысль о встрече со Сталиным. Рузвельт признавал, что Россия обладает достаточной силой, чтобы захватить любую часть Центральной и Восточной Европы. Но он планировал удержать ее от этого шага, употребив все мировое влияние. Он намеревался апеллировать к стремлению Советов занять равноправное положение за столом переговоров. Кроме того, Рузвельт надеялся удовлетворить желание Сталина, согласившись в целях превентивных мер поддержать его инициативу о разделе Германии. Президент надеялся, что предложения помощи по восстановлению ущерба, нанесенного Советскому Союзу войной, сделают его позицию более убедительной. В итоге Россия должна была занять достойное место среди великих держав, заручиться обещанием защиты от будущих врагов и получить помощь для восстановления нормальной мирной жизни. Она могла бы иметь все это и даже больше.

Тесное сотрудничество с Черчиллем при разработке условий капитуляции Италии и совместной международной стратегии выдвинуло на первый план необходимость встречи руководителей государств, поэтому теперь Рузвельт приглашал Сталина уже не на конфиденциальную встречу, а на конференцию глав государств. На это маршал ответил (в этом послании, полученном в Квебеке 25 августа, шла речь о капитуляции Италии), что в ближайшем будущем он не может покинуть боевые позиции. Следует отметить, что это могло послужить оправданием; немцы двинули свежие дивизии на восток, а все советские военачальники рапортовали непосредственно Сталину. Черчилль предпринял последнюю попытку. предложив встретиться в Москве, но вскоре они с Рузвельтом оставили всякие усилия добиться встречи со Сталиным. Они поддержали идею проведения в скором времени первой встречи министров иностранных дел. Теперь переписка коснулась проблем предстоящей встречи: выбора времени, места и программы переговоров. Черчилль предложил Лондон. Рузвельт предпочитал какое-нибудь более уединенное место, где переговоры были бы защищены от вмешательства репортеров, например Касабланку или Тунис. Сталин настаивал на Москве. Все согласились на проведение встречи в октябре в Москве.