Николай Михайлов - Над картой Родины

Наконец крестьян освободили, но освободили наполовину: без земли. Их вынудили продавать свои руки за бесценок. Российская промышленность получила много рабочей силы и стала развиваться быстрее, чем раньше.

Но по сравнению с промышленностью капиталистических стран Запада она оставалась слабой, отсталой. Ее росту мешали пережитки крепостничества и связанные с этим бедность народа, узость внутреннего рынка. По площади Россия занимала в мире первое место, по населению — третье, а по промышленной продукции — пятое… Впереди шли Соединенные Штаты Америки, Германия, Англия, Франция.

В Донбассе сложилась угольно-металлургическая база, но ни чугуна, ни угля стране не хватало. Появились машиностроительные заводы, но они не производили ни тракторов, ни прядильного оборудования, ни полиграфических машин. Косы и те частью покупались в Австро-Венгрии. Возникали текстильные фабрики, но на них ткались самые дешевые ткани. В России выросло немало крупных предприятий, но их технический уровень был низок.

Донецкие шахты не знали электрического света. Нефть на бакинских промыслах добывали не насосами, а медленным тартанием — черпали длинными и узкими желонками. Лес валили двуручной пилой и топором, вывозили к сплавным рекам лошадьми.

О рабочем капиталист не заботился. В цехах без вентиляции раскаленные печи дышали томительным зноем. Маховики вращались, не защищенные кожухом. В шахте часто гремели взрывы газа… Подневольный, изнуряющий труд на хозяина за гроши от зари до зари.

Тяжелая индустрия существовала, но не она определяла лицо российской промышленности. Главное место занимала легкая индустрия.

Легкую индустрию создать проще, чем тяжелую. Ее-то слабосильная российская буржуазия и развила первым делом. Перевес легкой индустрии над тяжелой говорил об экономической отсталости страны.

А отсталая, слабая страна не могла не попасть в кабалу к иностранцам.

Иностранцы в России не только сбывали товары. Они рвались к дешевой рабочей силе, к нетронутым богатствам, строили заводы, фабрики и шахты. Они захватили металлургию едва не на три четверти. В нефтяной промышленности заграничного капитала было больше, чем русского. Электротехника и химия были целиком в иностранных руках.

Юзы, Гартманы, Бромлеи, Гужоны, Торнтоны, Фогельзанги… Посмотришь на швейную машину — надпись «Зингер». На часах — «Мозер». На телефонном аппарате — «Эриксон». Рельсы, паровозы и вагоны производились внутри страны, но в большой мере на чужие деньги. Простые ткани были свои, но ткали их обычно на привозных станках и наполовину из иностранного хлопка.

Россия несла на себе ярмо полуколониальной эксплуатации. Росла угроза полного закабаления страны, угроза потери государством его самостоятельности.

Правящие круги не только не боролись с иностранной зависимостью, — напротив, своей политикой они усиливали, углубляли ее. Неспособные устранить хозяйственную отсталость страны собственными силами, они полагали, что смогут это сделать при поддержке заграницы. Широко раскрыли они ворота для иностранного капитала. Но отставание России от этого только возросло. И еще более безоружной оказалась она перед лицом западных империалистических держав.

Состоятельные люди в России заискивали перед иностранцами, старались подражать загранице. Все иноземное было для них «модным», ко всему русскому относились они с предубеждением. Детей воспитывать — с бонной, шляпу покупать — у Лемерсье, галстуки — у Альшванга, безделушки — у Дациаро, кутить ехать — в Париж, «отдыхать» — в Ниццу.

Русская культура принижалась. Инженера нанимать — так в Германии, книги читать французские, пением увлекаться итальянским…

Без разбору приглашали в Академию наук заморских ученых — нередко среди них попадались лжеученые. А талантливым русским людям не давали ходу, замалчивали их открытия, проекты клали под сукно.

Между тем русские ученые не отставали от заграничных. Они не отгораживались от мировой науки, воспринимали ее высшие достижения, но и сами щедро обогащали ее.

Только что было сказано, что на текстильных фабриках дореволюционной России ткани вырабатывались большей частью с помощью иностранных машин. Текстильные станки обычно шли из-за границы. По приглашению фабрикантов появлялись иностранные инженеры со своими машинами.

Да, машины стояли у нас иностранные. Но была ли виновата в том русская техническая мысль?

Неправда, что русские фабрики никогда не могли обойтись без заграничных машин. Еще в восемнадцатом веке наш изобретатель Родион Глинков создал прядильную машину. Позже пензенский механик Иванов изобрел остроумный чесально-прядильный суконный агрегат. В тридцатых годах девятнадцатого столетия фабрики Голицына, Похвиснева, Щекина, Матвеевых были оборудованы русскими машинами, изготовленными на московских предприятиях. Примерно тогда же на Александровской мануфактуре был введен аппарат комбинированной вытяжки, созданный в России.

А потом все это было снесено потоком иностранных станков. Русское текстильное машиностроение развивалось до 1842 года, когда был снят запрет на вывоз машин из Англии.

Ученым и изобретателям до Октября приходилось преодолевать хозяйственную отсталость страны и бюрократическую неподвижность властей, не заинтересованных в развитии русской культуры. Это сопротивление сдерживало научную мысль и ограничивало силу даже великих открытий.

Земля русская была обильна самородками. Народный гений то и дело заявлял о себе яркими вспышками мысли. У русских мастеров были золотые руки. Поразительны, но и трагичны эти взлеты творческой силы: народ талантлив, но его талант был закован в цепи.

В восемнадцатом столетии единственной механической силой на заводах были водяные колеса. Сын солдата Иван Ползунов, работавший на одном из сибирских заводов, создал паровую машину для заводских нужд, придал паровой машине значение всеобщего двигателя. Но, не успев сам применить свою машину, он умер. Его машину, вполне оправдавшую себя, администраторы не уберегли от поломок, а затем, с согласия столичных властей, и вовсе предали забвению.

В том же веке в Нижнем Новгороде родился и вырос Иван Кулибин. В детстве он помогал отцу торговать в мучном лабазе, грамоте учился у дьячка. Впоследствии, получив должность главного механика Петербургской Академии наук, построил модель огромного деревянного одно-арочного моста, придумал самоходное судно и коляску-«самокатку», изобрел прожектор и оптический телеграф. К сожалению, многие его изобретения не нашли применения, кроме мелочей, пригодившихся царскому дворцу: механического окнооткрывателя, зеркального фонаря для темных коридоров да бездымного фейерверка.