Питер Бискинд - Беспечные ездоки, бешеные быки

— Я не сдамся, это не мой ребёнок.

— Билли, — сказал я тогда ему, — если Дженнифер пойдет в суд с сыном на руках, тебе не отвертеться!».

А вот замечание самого Фридкина: «Я сразу сделал необходимые анализы, и получив результаты, окончательно убедился, что являюсь отцом ребёнка. Больше я никогда не оспаривал этот факт и с момента рождения оказывал ему всяческую помощь».

Барри Диллер и Сид Шайнберг посмотрели монтаж и уже не сомневались, что попали в беду. Опасения только усилились, когда Фридкин стал в открытую выказывать им своё пренебрежение. В особенности это касалось Шайнберга, которого режиссёр иначе как идиотом не называл. К тому же в «Колдуне» было слишком много актёров-европейцев и среди них Франсиско Рабаль, Амиду и Бруно Кремер. Шайнберг указал на этот факт режиссёру:

— Понимаешь, проблема в том, что фильм воспринимается как зарубежный, слишком много в нём иностранных имён.

— Думаю это не проблема. Давай предложим им поменять фамилии.

— Как это?

— А так: пусть Франсиско Рабаль станет, скажем, Франком Робертом, Амидо — Джо Смитом. Захочешь, я и сам сменю фамилию, мне это раз плюнуть.

Тогда руководство компании решило встретиться с режиссёром за ланчем в закрытой столовой студии «Юнивёрсал». «В то время я считал себя непобедимым и заранее знал, что всем их замечаниям грош цена», — замечает Фридкин. Режиссёр попросил Смита и Грина сопровождать его, причём настоял на том, чтобы Грин, работавший по благоустройству его дома, был в рабочем халате, заляпанном краской. «Вы должны показать им своё полное пренебрежение, — пояснял Фридкин, сам отправившийся на официальную встречу в комбинезоне служащего автозаправки. — Дело с ними можно иметь, предварительно хорошенько запугав. А то привыкли, понимаешь, что все им поддакивают. Напоминаю: что бы они ни говорили, даже если вы согласны, не кивайте, вообще не смотрите им в глаза, уставьтесь на уши. А как только они спросят, можно ли то-то и то-то подправить, мы ответим: «Без проблем, правда, придётся собрать весь коллектив и снимать всё заново».

Пришли, как договорились. Перед собой на стол Смит положил диктофон «Сони», якобы собираясь зафиксировать ход обсуждения. (На самом деле в аппарате не было ни плёнки, ни аккумулятора.) Подошёл официант и предложил:

— Что желаете: холодный чай, кока-кола, диетическая пепси?

— Мне водки, пожалуйста, — сделал свой выбор Фридкин.

— Бокал?

— Нет, бутылку «Смирновской».

— Может быть, лёд?

— Не стоит.

Заметим, что Фридкин вообще не пил, а тут хлестал водку прямо из горлышка. Естественно, очень скоро лицо его побагровело.

На день памятного ланча фильм, съёмки которого велись 11 месяцев, уже был смонтирован и даже показан в узких кругах, так что серьёзные доработки и изменения делать было поздно. Тем не менее, список претензий выглядел внушительно. Одна из них касалась того, что по ходу развития сюжета не было ясно, сколько миль водители с грузом взрывчатки уже преодолели и сколько остаётся. Диллер предложил почаще показывать в кадре одометр. Сделав очередной глоток из бутылки, Фридкин согласно кивнул:

— Если вы этого хотите, пожалуйста. Только вот незадача, придётся созывать актёров, съёмочную команду, да и запросить разрешение правительства Доминиканской республики на съёмку. Думаю, за месяц управимся.

— Постойте, постойте, — замахал руками Диллер. — При чём здесь актёры и правительство? Я говорю о простом кадре…

— Я голые вставки не снимаю! — стоял на своём Фридкин.

Под конец Шайнберг, сияя от гордости, решил продемонстрировать подготовленную студией рекламу фильма. Фридкин подался, было, вперёд, чтобы получше её рассмотреть, и рухнул на пол.

— Что это с ним? — спросил Шайнберг.

— Не вынес рекламы, — нашёлся Смит.

«Они подумали, что я конченный идиот и тихо удалились», — заканчивает воспоминание Фридкин.

Через пару дней режиссёр встретил Шайнберга в отделе пресс-службы студии. Тот разглядывал рекламу, склонясь над столом. Насвистывая популярную мелодию 40-х годов «В пляс под симфонию Сида», Фридкин, как рассказывает Смит, свидетель забавного эпизода, «пристроился сзади Шайнберга и сделал несколько характерных движений нижней частью тела».

Посмотрев, наконец, «Колдуна» вместе с Шайнбергом, Вассерманом и остальным руководством студии «Юнивёрсал», Тэнен пришёл в ужас и обрадовался одновременно — предчувствия его не обманули. «Нас всех отымели. И стоило пройти такой путь, чтобы на финише получить вот это?!».

Был на просмотре и Джо Хаймс. Не стесняясь присутствия высшего руководства компании, Фридкин обратился к нему:

— Джо, кажется, я при тебе получил разрешение Клузо снять картину на его сюжет. Помнишь, что я ему тогда сказал?

— Ты сказал, что никогда не сможешь снять так же хорошо, как он.

— Правильно, я сдержал слово!

«Таксист» стартовал 8 февраля 1976 года в кинотеатре «Синема 1» в Нью-Йорке сеансом в полдень. Шрэдер проспал и попал на премьеру только в 12:15. Вокруг кинотеатра тянулась очередь, состоящая сплошь из ребят, как две капли похожих на Трэвиса Бикля — бледнолицых, в коротких куртках на молнии и в армейских разгрузках. Шрэдер в ужасе подумал: «Какого чёрта народ не пускают в кино!». Но быстро сообразил, что это очередь за билетами на следующий сеанс. В зал он прибежал, когда шли титры и присоединился к Марти, Майклу и Джулии, которые устроились в самом дальнем ряду. По окончании все только и говорили о картине, и стоило кому-нибудь вслух произнести название «Таксист», как все вокруг начинали аплодировать. Три создателя картины, взявшись за руки, что есть мочи, отплясывали в фойе кинотеатра. «Это была не просто искренняя радость, это было подтверждение нашей правоты», — замечает Шрэдер. После демонстрации в Лос-Анджелесе для членов Гильдии кинорежиссёров Джулия столкнулась с Тауном и Бертом Шнайдером. Ей показалось, что им фильм не понравился, хотя ни один из них вслух этого не сказал. Через пять лет, когда Джон Хинкли, вероятно, не без влияния «Таксиста» стрелял в Рейгана, снова встретившись с Шнайдером, Джулия, улыбаясь, сказала:

— Значит, фильм не так уж плох.

— Будь он по-настоящему хорош, Хинкли наверняка убил бы его, — парировал Шнайдер.

Публика была поражена увиденным и вскоре картина стала хитом. За первую неделю показа в Нью-Йорке фильм собрал 58 тысяч долларов, а всего до конца первого выхода на экраны от проката было получено 12,5 миллионов. Критика тоже довольно благосклонно отнеслась к картине. По крайней мере, Кэйл она действительно понравилась. На фоне реалистического изображения нью-йоркских улиц, в котором явно просматривается влияния Кассаветеса и Годара, в подаче настроения Скорсезе смог уловить экспрессионизм Орсона Уэллса, добавляющий городу атмосферу отстранённой напряжённости. Аналогичная глубина вскоре проявится и у Копполы в филиппинских съёмках Вьетнама.