Сергей Гаврилов - Остзейские немцы в Санкт-Петербурге. Российская империя между Шлезвигом и Гольштейном. 1710–1918

После Второй мировой войны остатки разрушенной больницы вошли в состав главного корпуса Кировского жилгородка. Говорят, от построек XVIII века сохранились только соединительные галереи с колоннами. Кажется, эти колонны и задали основное настроение всего комплекса – такова сила растреллиева архитектурного гения. Нужно обладать достаточно богатой фантазией, чтобы в сталинском ампире середины XX века видеть черты, восходящие к высокому барокко середины века XVIII, но – находят: «Старые каменные дачи-дворцы, как правило, поставленные под обрывом верхней террасы, перестраивались, подвергались разрушениям, те же из них, которые были восстановлены, дают некоторое представление об архитектуре старой петергофской першпективы. В современных границах города это – центральное здание „Кировского городка" на проспекте Стачек (дворец графа де Сиверса, построенный в 1761 году Б. Ф. Растрелли, неоднократно перестраивавшийся)…» [77] Захаров О. Н. аpхитектуpные паноpамы невских беpегов. л., 1984. С. 282. . Несомненно одно: колонн хватило, чтобы предотвратить превращение этого петербургского уголка в стандартные новостройки Юго-Запада.

Смольный собор. Современное фото.

Старшая дочь графа Елизавета, крестница императрицы, вышла замуж за его племянника Якова, стараниями тестя ставшего генерал-поручиком, послом в Польше, губернатором и кавалером высших российских орденов. Гигантские владения графа Карла Сиверса в Петергофском уезде (Сельцо, Лопатино, Гадебуш, в русском варианте – Готобужа) достались младшей внучке Елизавете, в замужестве баронессе Икскюль. Была эпоха просвящения и свободных нравов. Пока Яков Ефимович исполнял свои государственные обязанности, графиня заводила многочисленные романы. Излишества относительно мужчин дали себя знать предсказумым образом – супруги развелись. Елизавета родила в Ревеле еще одну дочь от связи с князем Андреем Вяземским. Девочку окрестили Екатериной и дали фамилию Колыванова. Впоследствии она стала женой историка Карамзина.

На месте «Смольного дома» царевны, где принцесса Елизавета пила кофе с Карлом Сиверсом по утрам и встречалась с эмиссарами «голштинцев», она повелела построить монастырь. Последнее творение Б. Растрелли в России – Смольный собор – приводит в восторг многих зрителей. «Смольный монастырь вообще наиболее совершенное создание его гения, развернувшегося здесь во всю ширину. Это не только лучшая жемчужина в творчестве Растрелли, это и наиболее „русское" из его произведений… Глядя на <���него>, нельзя не почувствовать, что здесь „русским духом пахнет", что человек, в голове которого родилась эта архитектурная сказка, бывал и в Ростове, и у Троицы Сергия, и русские города-лубки, монастыри-сказки произвели на него глубокое впечатление». [78] Грабарь И. Э. история русского искусства. т. 3. архитектура. м., 1910. С. 208.

В Смольном соборе, охраняемом как памятник архитектуры мирового значения, в советское время сначала размещался склад, к 1980-м годам он превратился в некий концертно-выставочный зал. Фальш его пустынного интерьера оставляла неприятный осадок у всякого, кто заходил в этот зал, и как будто сьедала первоначальный восторг от лицезрения внешних форм храма. Пожалуй, лучше всего это настроение тягостного опустошения от посещения напоказ оштукатуренного, но лишенного жизни храма выразил один из младших представителей Серебряного века русской поэзии эстонец Юрий Иваск, на склоне лет допущенный на родину:

Растрелли уехал. Барокко уступило место классицизму. На место Растрелли заступил Ринальди.

Портрет графа Я. Сиверса.

Неоцененные заслуги обер-гофмаршала Брюммера.

Царица Елизавета, хотя была русской императрицей, все же оставалась при этом «дщерью» Петровой и положила себе за правило следовать курсом отца на голштинизацию России. Елизавете было 32 года, когда она взошла на трон, конечно, многовато для невесты по стандартам XVIII века, но с ее приданым она могла бы легко найти мужа даже и в таком возрасте. И ребенка родить, и трон ему оставить. Гибкая система престолонаследия в России после Петра вполне допускала такой вариант. Но Елизавета с самого начала с непреклонностью самопожертвования отказала себе в этом вполне естественном желании. Первым делом новая русская национальная императрица Елизавета вызвала в Россию племянника, Карла Петера Ульриха Голштинского, и официально провозгласила его наследником трона.

Незамедлительно по вступлению на престол Елизавета отправила в Киль своего зятя Николая фон Корфа привезти наследника в Петербург. Барон Николай был женат на Екатерине Карловне Скавронской, двоюродной сестре императрицы. Не подумайте, что карьерист. В 1740 году женился – до революции. В то время это был достаточно мужественный поступок. Елизавета – под подозрением, и небезосновательно. Неизвестно еще, как карты лягут. Мог барон Николай из-за такого родства и пострадать. Да и невеста не ахти какова – дочь кучера-пьянчужки. Не женитьба, а подвиг. Наперекор опасностям и сословным предрассудкам женился. Но – не прогадал барон.

С 1741 года последовал карьерный взлет. Выпало ему наследника в Россию доставить да невредимого через враждебные страны перевезти. Выбор был вряд ли случаен: из всех родственников императрицы в 1741 году, пожалуй, только Николай фон Корф подходил для такого щекотливого поручения – воспитан, образован, офицер и, что немаловажно, благородного происхождения из старинного прибалтийско-немецкого рода, а уж самое замечательное достоинство – немец до мозга костей, так что и в 1741 году, и много позднее «хотя всю свою жизнь в России препроводил и до старости дожил, но не умел не только писать по-русски, но даже подписывать свое имя, а подписывал оное по-немецки» [80] Болотов А. Т. записки а. т. болотова, написанные самим им для своих потомков. калининград, 1990. текст цитируется по сайту: http://militera.lib.ru . . Императрица – русская, а здесь снова – «кучкой иностранцев» попахивает.

Герцог, хоть и отрок 13 лет, но, однако, уже возраста вполне сознательного, мог и закапризничать, и отказаться от высокой милости ехать в Россию к тете – вот был бы конфуз. Главное, могли отказаться от его имени регенты и воспитатели, в видах собственной выгоды или высокой политики. Но не отказались, а согласились и даже очень быстро. Уже один факт безропотного согласия герцогского двора поменять перспективу наследования в Стокгольме (где королю было 65 лет) на жизнь в Петербурге (где императрице, еще не прочно утвердившейся у власти, было 32 года) и ждать очереди властвовать оставалось весьма продолжительно – уже один только этот факт говорит о силе «пружин», к такому решению подталкивавших, как, впрочем, и о сумме средств из русской казны, тут задействованных.