Станислав Пестов - Бомба. Тайны и страсти атомной преисподней

Началось с того, что стремительный Зельдович ворвался в комнату теоретиков и на ходу прокричал: «Не нужны продукты взрыва, будем выпускать излучение!!»

Одного сочетания: «излучение» и «отдельный узел» оказалось достаточно, чтобы всем стало понятно — есть генеральный путь! Отказался, наконец, от «слойки», от ее экзотического варианта и Сахаров. Но признания, что «слойка» отняла много лет упорного труда, не последовало. Впрочем, были у нее и небольшие плюсы. Во-первых, ее мощь превосходила бомбу деления в 20 раз, хотя и в 25 раз была меньше «Майка». А во-вторых, годы корпения над ней не прошли даром — родилась команда теоретиков, хорошо знакомых с проблемой.

Из интервью со Львом Феоктистовым:

— Лев Петрович, идея радиационной имплозии могла прийти от Завенягина? Ведь он, как один из руководителей министерства, имел доступ к любой разведывательной информации?

— Нет, это скорей всего не от Завенягина. Впервые ее озвучил Зельдович. Но я ни разу не смог от него добиться — откуда она? Хотя человек он честолюбивый, но всегда уходил от ответа, не приписывая это себе или кому-либо другому.

И Сахаров тоже никогда мне не говорил, что нам в голову пришла такая идея…

Впрочем, сам Сахаров излагает это несколько по-другому:

— По-видимому, к «третьей идее» (радиационное обжатие — авт.) одновременно пришли несколько сотрудников наших теоретических отделов. Одним из них был и я. Мне кажется, что я уже на ранней стадии понимал основные физические и математические аспекты «третьей идеи». В силу этого, а также благодаря моему ранее приобретенному авторитету, моя роль в принятии и осуществлении «третьей идеи», возможно, была одной из решающих. Но также, несомненно, очень велика была роль Зельдовича, Трутнева и некоторых других и, быть может, они понимали и предугадывали перспективы и трудности «третьей идеи» не меньше, чем я. В то время нам (мне, во всяком случае) некогда было думать о вопросах приоритета, тем более, что это было бы «дележкой шкуры неубитого медведя», а задним числом восстановить все детали обсуждений невозможно, да и надо ли?

В этом туманном и путаном изложении Андрей Дмитриевич почему-то напрочь отметает возможность «восстановить все детали обсуждений» и даже вопрошает — «да и надо ли?» Дескать, я уже на ранней стадии понимал… аспекты «третьей идеи», чего уж тут, мол, восстанавливать?

А вот что говорит по этому поводу его коллега, участвовавший в работе и над «слойкой», и над двухступенчатом зарядом Владимир Ритус:

— Излагая появление «третьей идеи» в четырех фразах, А.Д. Сахаров четырежды использует слова «по-видимому», «мне кажется», «возможно», «быть может», так и не называет конкретных лиц, высказавших «третью идею», и, скорее, говорит о своем понимании этой идеи. Свою роль А.Д. Сахаров видит в принятии и осуществлении «третьей идеи». Ответить на приоритетные вопросы Андрей Дмитриевич почему-то считает невозможным, да и не нужным. С чего бы это?

С Ритусом согласен Герман Гончаров, добавляя:

— Отметим, что в то же время А.Д. Сахаров четко говорит о своем приоритете и приоритете В.Л. Гинзбурга, когда речь идет о «первой» и «второй идеях»…

Впрочем, как уже знает читатель, «первая» идея была высказана в открытой печати — американском научном журнале — за несколько месяцев до озвучивания ее Сахаровым, а за два года до того ее изложил Теллер в секретном отчете.

Но как бы то ни было, «первая» идея не «присутствует» в двухступенчатом заряде. «Вторая» же идея принадлежит академику Гинзбургу. А если и «третья» идея не высказана Сахаровым, то получается, что он ни одной идеей не осчастливил проект водородной бомбы. Как-то очень обидно Андрею Дмитриевичу — его называют «отцом» термоядерной бомбы, а он ни одной творческой мысли в принцип не заложил! Может потому и не нужно «восстанавливать», тем более что он «уже на ранней стадии понимал… аспекты», но почему-то эти «аспекты» не высказал, а продолжал реанимировать «слойку»?

Короче говоря, весь этот туман, напущенный на приоритет «третьей» идеи, заставляет думать, что идея эта пришла из-за океана, где она была запатентована в 1946 году и вновь рождена в 1950-ом.

Нужно ли напоминать, что в секретных архивах КБ-11 находились документы, переданные советской разведке еще в 1948 году Клаусом Фуксом, в которых тот излагал запатентованную им «третью» идею, хотя конкретный физический механизм обжатия там был несколько отличен от механизма Улама-Теллера. Но в этой развединформации четко была обозначена радиационная имплозия, для чего Фукс предложил заключить атомную бомбу в легкую, прозрачную для излучения оболочку. И термоядерный узел у него был вынесен — стало быть налицо двухступенчатость. А ведь «радиационная имплозия» и «двухступенчатость» — два понятия, которые являются ключевыми в принципе «работы» термоядерного заряда.

В этой связи нельзя не отметить весьма проясняющего ситуацию высказывания Феоктистова:

— Оценивая тот период и влияние американского «фактора» на наше развитие, могу вполне определенно сказать, что у нас не было чертежей или точных данных, поступивших извне. Но и мы были не такими, как во время Фукса и первой атомной бомбы, а значительно более понимающими, подготовленными к восприятию намеков и полунамеков. Меня не покидает ощущение, что в ту пору мы не были вполне самостоятельными…(выделено автором)…

«Третья идея» — радиационное обжатие водородного узла — вызвала, как уже говорилось, искреннюю заинтересованность и энтузиазм физиков.

Даже робкий Харитон взял на себя ответственность за новое направление — с согласия, правда, и одобрения Курчатова. Для Юлия Борисовича то был непростой поступок — он как бы шел против Постановления правительства.

А вот Малышева чуть удар не хватил, когда ему донесли, что теоретики стали «баловать» и уже чуть ли не в открытую изменяют «законной» идее в интересах более молодой и привлекательной.

Он немедленно прилетел в Арзамас-16 и устроил разгромные совещания — несмотря на то, что ему пытались объяснить: новая идея более перспективна, хотя и весьма рискованна. Но Малышев «закусил удила» и требовал немедленно переключить главные силы на выполнение правительственного постановления — испытания в 1954 г. «экзотики». Он стал призывать в союзники Сахарова, который в свое время «совратил» Малышева радужными перспективами «экзотики», но Андрей Дмитриевич сделал вид, что он не понимает и продолжал говорить о «более молодой и привлекательной». То есть по существу он «кинул», как нынче выражаются, Малышева.