Станислав Пестов - Бомба. Тайны и страсти атомной преисподней

Но тот не успокаивался и продолжал проводить ежедневные совещания, убеждая, что лучше «синица в руках», а то и угрожая «авантюристам». Кончилось все тем, что он добился вынесения партийного выговора Курчатову — «за антигосударственное поведение». Правда, «госпреступник» Курчатов не долго ходил с выговором — после успеха «третьей идеи» наказание сняли.

Но еще раньше «сняли» Малышева — политические «разборки» в Кремле закончились поражением Маленкова, ему пришлось уйти, оставить пост премьера. Хрущев припомнил Маленкову его заявление в 1953 году на сессии Верховного Совета о том, что в СССР есть своя водородная бомба. Это заявление было сделано за неделю до испытания «слойки», что расценивалось Хрущевым, как «дешевый популизм». Но истинная причина была совсем другой — Маленков чувствовал хоть в какой-то мере необходимость перемен в партийно-бюрократической и государственной жизни страны, необходимость хоть малейшей либерализации.

Этого ему партийная мафия простить не могла. Он еще оставался членом Политбюро (Президиума), но вскоре его окончательно добьют…

Малышева, как «человека Маленкова» лишили поста, хотя он был весьма деятелен и жесток, что, правда, не всегда шло на пользу дела, как видно из вышесказанного.

На место Малышева пришел Авраамий Завенягин, «человек Берия», если так можно выразиться — бывший его заместитель по НКВД.

На заседании Президиума весной 1955 года, которое вел новый премьер Николай Булганин, а докладывал уже Завенягин, приняли решение об испытании водородного заряда, основанного на идее радиационной имплозии — ближайшей осенью 1955 года.

Оба теоретических отдела КБ-11 — Зельдовича и Сахарова, освобожденные от работы над неперспективными зарядами — «трубой» и «слойкой» — жадно накинулись на новую идею.

А трудностей на этом пути оказалось гораздо больше, чем в работе над всеми предыдущими зарядами вместе взятыми. На этот раз разведка не представила ни саму конструкцию, ни чертежи, ни расчеты. А всего лишь голую идею, выдвинутую восемь лет назад Клаусом Фуксом и позже развитую Уламом и Теллером.

Сначала возникло опасение, что рентгеновское излучение, выходящее из бомбы деления, поглотится поверхностью оболочки и до сжатия дело не дойдет. Но тут расстарался Андрей Дмитриевич и с помощью простых оценок вывел, что часть излучения действительно поглотиться, однако оставшейся радиации вполне достаточно, чтобы сжать термоядерный узел. Сахаров вновь активно начал использовать автомодельные решения уравнений в частных производных, которые довел до совершенства и замкнутой формы Николай Дмитриев. Эти приближенные решения позволяли делать нужные оценки, как в случае с поглощением рентгена. Теперь очень важно было продумать ту конструкцию, которая заставит радиацию эффективно обжать водородное горючее. Здесь отличился будущий член-корреспондент АН СССР Юрий Трутнев.

Потом уже, позже — к 1958 году Трутнев предложит существенное усовершенствование первой ею конструкции, что подтвердилось результатами состоявшихся вскоре испытаний. Как говорил об этом Сахаров, указанное усовершенствование «явилось важнейшим изобретением, определившим весь дальнейших ход работы на объекте». Оно определило не только «весь ход работ», но и, по сути, весь облик современного термоядерного заряда…

Но главные силы тогда, в 1954 году, теоретиков уходили, конечно, на расчеты, объем и сложность которых были доселе невиданными. Важнейшие явления — физика сверхвысоких температур и сверхвысоких давлений — были еще неисследованной областью, куда не ступала нога теоретика…

Каждый из них взял себе посильный «кусок» общей задачи, искал возможные решения, обсуждал с коллегами полученные результаты. Оба теоротдела как бы слились в один, Зельдович называл этот мозговой штурм «метод народной стройки».

Всю работу возглавили Зельдович, Романов, Сахаров, Забабахин, Франк-Каменецкий. Они руководили коллективом, куда входили Дмитриев, Бабаев, Трутнев, Гончаров, Феоктистов, и многие другие — всего около трех десятков человек.

Сразу же, как только Зельдович выкрикнул: «Будем выпускать излучение!», составили задание Тихонову на расчет — выходит ли рентгеновское излучение из инициирующей бомбы деления, и каковы параметры этого излучения?

Впрочем, все это излагалось в патенте Фукса 1946 года, который он передал советской разведке в марте 1948 года. Фукс предусмотрел достаточно тонкую и «прозрачную» для рентгена оболочку бомбы деления…

В 1953 году группы Тихонова и Келдыша объединили в Отделение прикладной математики — некий Специнститут, перед которым поставили задачу математического обеспечения проблем ядерного оружия и ракетной техники. Директор института стал Келдыш, а Тихонов — его заместителем.

К тому времени, когда стали поступать задания из КБ-11 на обсчет нового термоядерного изделия, в Специнституте начала работать первая серийная ЭВМ (электронно-вычислительная машина) «Стрела». Однако, она не была вообще первым в СССР компьютером, до нее в Институте точной механики и вычислительной техники собрали и запустили БЭСМ — I (большая электронно-счетная машина). Большой она была только по размерам, память и быстродействие тогдашних ЭВМ были невелики. Так, например, быстродействие «Стрелы» не превышало 2000 операций в секунду, что сегодня кажется смехотворным — нынешние компьютеры осуществляют почти 40 000 000 операций в секунду. Тем не менее — по сравнению со скоростью предыдущих расчетов (0,1 операций в секунду) — ускорение казалось чудовищным (в двадцать тысяч раз!).

Пришлось сильно модернизировать методики счета, приспособить их для ЭВМ. Но без ЭВМ время расчетов растянулось бы на годы. К тому же компьютеры позволили значительно увеличить точность счета.

«Наши разностные методы оказались настолько хороши, — рассказывает Самарский, — что математическая погрешность расчета стала меньше той неопределенности, которую имели тогдашние данные по уровням состояния, пробегам фотонов и нейтронным константам».

Пришлось физикам заняться уточнениями свойств вещества — к этому вынудили их математики. В итоге вычисление самого главного параметра взрыва — его мощности — дало отклонение от экспериментального значения не более десяти процентов, что было значительно лучше, чем у американцев. В конце 1954 года начались серийные расчеты нового термоядерного заряда, и вскоре НТС КБ-11 обсудил результаты расчетно-конструкторских работ, а Курчатов принял решение о полигонном испытании нового образца. Почти через месяц было готово техническое задание на опытный заряд, который теперь именовался РДС-37.