Анатолий Терещенко - «Оборотни» из военной разведки

13 сентября 1990 года лорд получил письмо от советского посла в Европейском сообществе Владимира Шемлатенкова, в котором говорилось: «Я хотел бы проинформировать Вас о том, что, согласно официальному ответу из Верховного Суда СССР, Поляков был приговорён к высшей мере наказания по обвинению в шпионаже и нарушении таможенного законодательства.

4.3.1988 года его просьба о помиловании была отклонена Президиумом Верховного Совета СССР.

Приговор приведен в исполнение 15 марта 1988 года».

Но это к слову о защите провалившегося ценнейшего агента его хозяевами. А пока события разворачиваются так…

Он в камере болтает с сокамерником о жизни, пролетевшей, как один миг. Уставившись в зарешеченное окошко, он ощутил вдруг прилив воспоминаний, подобных сновидениям. Такие чувства, замешанные со сгустками галлюцинаций, появляются у человека, как читал он когда-то в одном из американских журналов, перед уходом из жизни. В красочном калейдоскопе прошедших событий вдруг возникали пронзительно четкие, живые картинки. В голографическом, объёмном измерении проплывали суровые реалии фронтового ада, послевоенной службы, а затем годы учебы. Промелькнули счастливые будни заграничной сытой жизни, растянувшиеся на целых пятнадцать лет.

На процессе он попытался побороться за жизнь, смысл которой, по мере осознания содеянного, плавился, как воск на солнцепёке. На скамье подсудимых сидел постаревший сразу этак лет на десять и осунувшийся до неузнаваемости человек. Трудно было узнать в нём когда-то энергичного генерала, словоохотливого на охотничьи и рыбацкие побасенки.

На вопрос военного прокурора, что его толкнуло на предательство, Поляков, позабыв о своих бессонных саморазоблачениях, заученно ответил, — неприязнь к социалистическому строю и социал-демократическая ориентация. Зная, что в это время Горбачев уже заявлял о своей приверженности социал-демократии, становится ясно, что предатель рассчитывал на снисхождение, — дескать, смотрите, товарищи судьи, я рассуждаю так же, как и генеральный секретарь.

Но материалы следственного дела высветили совершенно иную картину: Поляков пошел на предательство в основном из-за материальных, корыстных соображений. Принимая дорогостоящие подарки, он прекрасно понимал, что это плата за преданных коллег и проданные секреты страны. «Бурбон» передал заокеанским хозяевам всё, что знал и что мог узнать, используя своё высокое служебное положение. Вот лишь незначительная часть шпионского товара, полученного ЦРУ от своего агента: об организационной структуре Генштаба, ГРУ и других управлений ВС СССР; о личном составе разведывательных аппаратов ГРУ в США, в Бирме, в Индии: о наших разведчиках-нелегалах в США, методах их подготовки и способах поддержания с ними связи; о составе агентурных сетей разведаппаратов ГРУ в странах его пребывания; материалы оперативной переписки за период его пребывания в Бирме и Индии; учебники: «Стратегическая разведка», «Оперативная разведка» с грифом «Совершенно секретно особой важности» и многое другое.

Поляков выдал 19 нелегалов, более 150 агентов из числа иностранных граждан, раскрыл принадлежность к советской военной и внешней разведке 1500 офицеров.

Не случайно бывший шеф ЦРУ Д. Вулси так отозвался о разоблаченном генерале: «Из всех секретных агентов США, завербованных в годы „холодной войны“, Поляков был драгоценным камнем в короне».

Следует заметить, что в ходе следствия возникла одна интрига. Военные контрразведчики считали, что Поляков не всё выложил следователям и судьям, и он может ещё многое «вспомнить», что убережет от провалов некоторых агентов военной разведки и даст возможность с учетом показаний разоблаченного предателя организовать более продуктивно работу на каналах вероятного проникновения вражеской агентуры в подразделения Генштаба.

Была подготовлена мотивированная записка на имя Генерального секретаря ЦК КПСС с просьбой не лишать Полякова жизни. Горбачев отказал в просьбе чекистов. Подобным образом поступил и Хрущев в отношении шпиона Пеньковского.

Суд воздал шпиону по заслугам. Хоть и с большим запозданием, но справедливое возмездие наступило.

Югославия. Белград. Посольство СССР. Кабинет руководителя военной разведки полковника Кобзева Григория Петровича. [3] Фамилии советских офицеров заменены. Хозяин любил комнатные цветы. На подоконниках, этажерках, полках, всевозможных выступах стояли причудливых форм горшочки, увенчанные сочной листвой и яркими соцветьями. Здесь нашлось место для фикуса и кактуса, азалии и драцены, араукарии и столетника и ещё каких-то цветов, приобретенных любознательным натуралистом и подаренных коллегами — подчиненными. Большинство делали это искренне, уважая слабость начальника к его, казалось бы, неестественному для суровой профессии разведчика хобби. Однако были и такие «дарильщики», которые надеялись после этого на снисхождения в службе. Для такой породы блюдолизов разочарование наступало достаточно быстро.

На столе стопками лежали свежие газеты и журналы, которые постоянно, пусть по диагонали и быстро, он прочитывал все. Нужные сведения находил в публикациях по заголовкам и ни разу не ошибался. Кобзев умел вычленить главное из потока газетно-журнальной информации, оценивал ее с позиций профессионала и смело отправлял материал в Центр. Его обобщенные справки и шифротелеграммы, сделанные на основе открытых источников, Москва читала с интересом. Это был специалист, которому периодика приносила информационные плоды.

Однако сейчас его мысли были заняты другим делом, более важным, чем чтение прессы. Предстояло организовать и провести ответственную операцию в одном из городов на побережье Адриатического моря. Готовилась встреча с ценным агентом, который прибывал на короткое время туда по коммерческим делам. Встал вопрос: кого послать? Кандидатов и много, и мало. Подумав, выбор остановил на майоре Ветрове. Он уже второй раз в командировке в Югославии. Опытный работник, часто бывал в том городе.

Именно в это время позвонил посол и пригласил к себе в кабинет. Своему заместителю полковнику Терехову Кобзев дал команду:

— Найдите Ветрова. Он мне будет нужен после беседы с «дедом».

Так вся советская колония величала ласково посла. Он знал это и никогда не обижался. По всей видимости, опытному дипломату нравился этот почетный титул.