Григорий Василенко - Найти и обезвредить

«Канадец» смолк и посмотрел на следователя испытующе: какова же будет реакция?

— Это ваши чистосердечные показания?

— Абсолютно! — Он решительно тряхнул головой, и стало ясно, что за этой «линией обороны» Цинаридзе будет сидеть до последнего.

На первый взгляд прорвать ее не представляло труда. По словам задержанного, большая часть его жизни прошла в Турции. Но ни языка, ни обычаев этой страны он не знал, более того, не мог даже сказать, где конкретно в Турции жила его семья. Не выдерживал никакой критики и его рассказ о путешествии из Турции в Италию.

— Цинаридзе, — убеждал его следователь, — ну хорошо, вы как-то умудрились пешком пройти из Греции в Италию. Но взгляните на карту, у вас ведь на пути Албания, Югославия. Как можно их пропустить?

— Я человек плохо грамотный, стран не знаю, может быть, и их проходил.

Чувствуется, что он уже определил для себя формулу поведения — этакий малограмотный забитый человек, от которого что-то хотят, а чего — он никак понять не может.

Тем не менее делается новая попытка.

— Ну, а как же вы шли? Где отдыхали, питались, за счет чего жили?

— Заходил в деревни, люди добрые накормят, обогреют…

— И нигде не встречали вы препятствий, никто вас не задерживал, все-таки война идет?

— Нет, никто, шел себе потихоньку и дошел.

— Георгий Филиппович, неужели вы серьезно считаете, что все, что вы говорите сейчас, убедительно? Представьте себе, 1944 год, на всем Балканском полуострове напряженная военная обстановка, идут бои, местность контролируется или партизанами, или гитлеровцами, по дорогам, как говорится, муха не пролетит, а вы совершаете этакое «пасхальное» путешествие — идете себе преспокойно через границы и страны, колючую проволоку и боевые порядки, да еще и не замечаете, что рядом война.

— Почему не замечаю? Замечаю, все вижу — танки вижу, пушки вижу… Я их не трогаю, и они меня не трогают…

Все ясно. Рассчитывать на раскаяние и признание не приходится. Цинаридзе — Гелдиашвили стоит на своем, с тупым упорством отрицая даже самое очевидное. Еще в Батуми провели опознание его бывшими подчиненными, арестованными в разное время. Подобрали двух пожилых мужчин, примерно одной комплекции с Цинаридзе, посадили рядом.

— Кого из этих граждан вы знаете? — спросили у Куртанидзе, служившего прежде в «Кавказской роте».

Тот с ходу указывает на Цинаридзе.

— Гришу знаю, взводным был у Керера.

Его опознали и другие сослуживцы. А один из них, Георгадзе, даже сказал зло:

— Брось, Гришка, придуряться. Как всегда, хочешь хитрей всех быть…

Он действительно всегда был хитрее, изворотливее и подлее, чем другие каратели, которых в Грузии называли не иначе как «цобиани дзаглеби» — «бешеные псы».

Следствие располагало неопровержимыми данными, что уже осенью 1942 года Цинаридзе принимал активное участие в умерщвлении шестидесяти узников ставропольской тюрьмы СД. Пинками и ударами загонял он несчастных в душегубку. Начав службу в качестве ротного брадобрея, он своим рвением обращает на себя внимание Вальтера Керера и его заместителя Васо Элизбарашвили. Став командиром взвода, он развернулся вовсю. В Полесье, в городе Овруче, Цинаридзе активно участвует в истреблении мирного населения и поджогах, в украинском селении Каменка принимает участие в расстреле тысячи человек, вечером того же дня в селе Ступки каратели загоняют двести человек в барак, обливают его бензином и поджигают.

Осень 1943 года. Мрачно знаменитый Яновский лагерь на окраине Львова. Сюда уже доносятся раскаты советских орудий. Предчувствуя конец, оккупанты приступили к ликвидации лагеря, то есть к расстрелу его узников. В порыве отчаяния один из заключенных выхватил спрятанный нож и всадил его в немецкого офицера. В отместку каратели из «Кавказской роты» в мгновение ока скосили из автоматов двести человек. Цинаридзе без остановки палил по взбунтовавшимся узникам, палил до тех пор, пока вся лагерная площадь не покрылась бездыханными телами. А всего в этом лагере при личном участии Цинаридзе было расстреляно более, двух тысяч человек.

В конце 1944 года в глухом польском селе партизаны убили карателя Захария Самсонидзе. Рано утром туда прибыл Керер и взвод Цинаридзе. Каратели согнали всех мужчин села к дому, где был убит Самсонидзе. Керер лично отобрал тридцать парней помоложе и приказал их расстрелять. Цинаридзе исполнил команду без промедления. Он заводил небольшие группы заложников в дом и там убивал. Закончив изуверскую акцию, каратели подожгли дом с трупами…

В январе 1945 года, почувствовав, что конец близок, Цинаридзе бежит на Запад и в Северной Италии продолжает служить в так называемом «Грузинском легионе». Но, как гласит восточная мудрость: «Сколько ни была бы длинна ночь, а рассвет неизбежен», победа, а вместе с ней и мир пришли на многострадальную европейскую землю. Как крысы с потонувшего корабля, разбежались каратели, стараясь забиться подальше и замаскироваться получше. Но гнев народа высвечивал их лучше рентгеновских лучей.

Большинство палачей уже тогда получили по заслугам, но самые изворотливые, среди которых был и Цинаридзе, ушли от возмездия. В Вене, в проверочно-фильтрационном лагере, он представляет фальшивые справки о службе в одном из итальянских партизанских соединений, однако, чувствуя, что ему не очень верят, ночью бежит вместе с одним сослуживцем снова в Италию. Здесь под вымышленной фамилией скрывается до 1949 года, затем перебирается в Канаду, где обосновывается на постоянное местожительство.

Так коротко выглядит жизнь человека, который сидит сейчас перед следователем и упорно твердит, что никакого отношения к злодею Цинаридзе он не имеет, что он — Гелдиашвили и только Гелдиашвили.

И улики — неопровержимые, максимально точные — были найдены.

Следователи разыскали архивные документы военного трибунала, относящиеся к 1941 году. Скрупулезно они просматривали каждый лист бумаги. Надо было найти дело дезертира Цинаридзе. Большую помощь оказали грузинские товарищи. Они вспомнили, что в Батуми живет человек, который в ту пору работал в органах НКВД. Разыскали этого человека. Тот в свою очередь вспомнил, что часть документов того времени вместе с дактилоскопическими картами хранится отдельно от основного архива. Нашли и их. Большая груда покрытых пылью картонных папок. В ней надо было отыскать лишь один листок бумаги — карту с отпечатками пальцев подсудимого. Это была долгая и изнурительная работа, но закончилась она удачно.

Через несколько дней в Краснодар прибыл представитель канадского посольства. Ему были представлены документы, бесспорно свидетельствующие, что Гелдиашвили — это именно тот самый Цинаридзе, для которого канадский паспорт не более чем ширма.