Григорий Василенко - Найти и обезвредить

Канадский дипломат внимательно рассматривал представленные материалы, подлинники документов, фотографии.

— Ну, что ж, — протянул он наконец задумчиво, — может быть, это действительно все так…

— Должен добавить, — сказал прокурор, — что все, знавшие Цинаридзе лично как до войны, так и во время войны, признали в канадском гражданине Гелдиашвили именно Георгия Цинаридзе. Таким образом, по всем существующим международным и советским законам он, как военный преступник, подлежит ответственности за свою карательную деятельность. В чем она заключалась, мы сейчас вам покажем…

Дипломат был человеком, судя по всему, крепким, но и его потрясли документы о карательных акциях «Кавказской роты».

Цинаридзе судили в Краснодаре, во Дворце культуры масложиркомбината. В течение двух недель в переполненном зале шел открытый судебный процесс. Телевидение, радио, газеты давали отчеты о нем. Киногруппа агентства печати «Новости» снимала специальный фильм для показа за рубежом, главным образом в Канаде. Мир должен был знать правду о человеке, который долго и надежно пользовался покровительством определенных западных кругов.

А он сидел за барьером, высвеченный ярким светом юпитеров, скорбно сложив руки на толстом животе, и по-прежнему упорно отрицал даже самое очевидное. Весь его облик — тяжелый профиль, по-стариковски сутулая спина, по-волчьи настороженный взгляд вызывали в памяти слова Максима Горького:

«Сравнить предателя не с кем и не с чем. Я думаю, что даже тифозную вошь сравнение с предателем оскорбило бы».

Старый Даниелашвили услышал сквозь сон, как стукнула входная дверь и тут же в ответ свежий ветер закрутил в озорном порыве оконную портьеру. Сон смахнуло как рукой. Старик поспешно встал и, закрывая дверь лоджии, увидел в ее стекле, что в комнату вошел сын — стройный, загорелый. Сколько лет они собирались провести отдых вместе, и вот сейчас, будто в награду за долгое ожидание, все было как по заказу — погода, море, комфортабельная гостиница.

Шумный Сочи немного утомлял Гавриила Даниловича, но сыну нравилось все — яркое многоцветье толпы на улицах, музыка на вечерних эстрадах, красивые девушки на пляжах.

Старик с ласковой улыбкой наблюдал за молодежью. Он даже как-то поспорил в парке с заезжим пенсионером. Тому не очень нравились современные наряды молодых.

— Послушай, генацвале, разве нам с тобой не было по восемнадцать? Разве тебе не хотелось тогда выглядеть джигитом? Пусть молодые веселятся, поют, влюбляются… Это ведь счастье, когда все — вот так, как сейчас! — и старый Даниелашвили сделал широкий жест рукой, обведя панораму города. — Когда на земле мир — душа от счастья петь должна. А мы с тобой, генацвале, за сегодняшний день немало повоевали. Верно ведь?

Пенсионер вздохнул и согласился…

Сын вошел стремительно, бросил на стол пляжную сумку и начал стягивать с загорелого тела яркую майку. Гавриил Данилович взглянул на часы — время близилось к обеду. Старик тоже поспешно стал одеваться — он не любил никуда опаздывать и больше всего на свете уважал точность и аккуратность. Пока Гиви плескался под душем, Гавриил Данилович решил привести в порядок номер: повесил в шкаф снятую одежду, потянулся за сумкой сына. Из нее выпал сверток — какие-то брошюры, журналы. Их яркая обложка привлекла старика. Нацепив на нос очки, он перевернул первую страницу… Когда сын вышел из душа, он не узнал отца. Посеревшее лицо, плотно сжатые губы выдавали крайнюю степень гнева.

— Где… где ты взял эту гадость? — Старик с отвращением бросил на стол книжонку с шестиконечной звездой на обложке.

— Это дал мне один человек на пляже. Я не хотел брать, но он мне почти насильно сунул… говорит, дома почитаешь. Не хотелось его обижать, — пробормотал в растерянности сын, комкая в руках полотенце.

— Где живет этот человек? — гремел старик. — Ты хоть видел, что берешь, а тем более тащишь в дом? — добавил он с нескрываемой горечью.

— Отец! Я очень прошу тебя, не волнуйся. Я знаю, где живет этот человек. Это недалеко, в гостинице «Приморская». После обеда я схожу туда и отдам ему все эти бумаги…

— Нет! — решительно тряхнул седой головой старик. — Мы пойдем вместе, и не после обеда, а сейчас, сию минуту. Я хочу взглянуть в лицо этого негодяя…

— Удобно ли это будет, отец? — слабо запротестовал сын.

— Мне, старому коммунисту, фронтовику, будет даже очень удобно взглянуть в глаза врага. Да, да, именно вражеская рука дала тебе эту литературу! Собирайся, и побыстрей…

Давид Бартов, первый секретарь посольства Израиля, любил приезжать в Сочи. Официально эти поездки носили то развлекательный, то экскурсионный характер. Улыбающийся, подчеркнуто благожелательный, Бартов не жалел восторженных слов, особенно когда пробовал марочные виноградные вина.

На этот раз израильский дипломат решил разделить радость посещения Сочи со своей семьей — женой и двумя детьми. Так, во всяком случае, он указал в официальной просьбе о посещении курорта.

Возможность такая ему была предоставлена, и шумное семейство Бартовых, разместившись в номере «люкс» гостиницы «Приморская», почти все время проводило в людных местах города: в магазинах, пляжах, кафе, концертных залах. Казалось, дипломат увлечен только одним: желанием разнообразить отдых. Однако это было ширмой: и доброжелательная улыбка на лице, и золотистый загар на теле, и даже шумное семейство на пляже, — ширмой, скрывавшей тонко задуманную операцию, направленную на прощупывание настроений и знакомство с нужными ему людьми.

К себе в гостиницу Бартов возвращался в прекрасном расположении духа — ему удалось завязать несколько благоприятных прощупывающих разговоров, а в одном случае даже передать литературу. Паренек вначале смущенно отказывался, а потом небрежно сунул брошюры в сумку. «Раз взял, значит, и от второй встречи не уйдет», — подумал Бартов, осторожно переступая лужи, оставшиеся после буйного летнего дождя. Он уже подходил к подъезду гостиницы, как дорогу ему преградил пожилой мужчина с красным от волнения лицом. Прежде чем дипломат успел что-либо сообразить, под ноги ему полетели брошюры, журналы, те самые, что утром еще лежали в его портфеле.

— Зачем вы привозите этот яд в нашу страну? Кого вы хотите обмануть? — кричал старик. — Цена вашей демагогии хорошо видна по вашим поступкам — низости и подлости. Да, да! Совать эти книжонки людям, принявшим вас в гости, — это подло и низко!..

Вокруг собралась толпа. И когда стала ясна суть негодования старика, со всех сторон послышались возмущенные голоса.

Бартов, еле пришедший в себя от неожиданности, втянув в плечи голову, ринулся в гостиницу.