Григорий Василенко - Найти и обезвредить

Характеристику Жирухину дают самую благоприятную: «Проявил умелым педагогом… добросовестный, дисциплинированный… избран в состав месткома…» и т. д. и т. п. Стал я сопоставлять кое-какие факты из его биографии — что-то не все стыкуется. Служил он в начале войны в Новороссийске, при гарнизонной гауптвахте, потом якобы принимал участие в освобождении города… Словом, разыскали мы человека, под командой которого проходил воинскую службу Николай Жирухин. Показали фотокарточку — да, именно он, нынешний учитель, и был в годы войны его подчиненным. Вопрос в другом — при эвакуации личного состава гауптвахты Жирухин исчез и, по сведениям, которыми располагал его бывший начальник, служил у гитлеровцев.

Стали проверять дальше, и сомнений наших уже почти не осталось: военный билет подделан, подчистки обнаружены в аттестате об окончании педучилища.

Приглашаем Жирухина в краевое управление КГБ.

Явился он, физиономия сытостью сияет:

— Чем могу быть полезен?

— Да вот хотели бы с вашей помощью выяснить кое-какие вопросы…

— Пожалуйста, я к вашим услугам, — на стуле расположился удобно, держится осанисто. Меня уже, грешным делом, стала мысль мучить — а вдруг ошибка?

Поговорили для начала на всякие отвлеченные темы, а потом напрямую спрашиваю:

— А почему вы, Николай Павлович, скрыли факт своего нахождения в плену? Даже запись об этом в военном билете подчистили?

Забегал тут было Жирухин глазами, но быстро справился с растерянностью (верно подметил Гой — изворотливости он был превеликой), посмотрел на меня с нагловатой усмешкой:

— А кого, собственно, это интересует? Если даже я и был в плену, то ответственности по закону никакой не несу. Подчистил я эту запись или нет — это сейчас тоже не имеет значения… Тысячи людей были в плену.

— Верно! Многим людям пришлось испытать горечь и страдания плена. Увы, войны без этого не бывает. Но очень немногие работали на врага. Вот как вы, например, Николай Павлович! Вы ведь служили в зондеркоманде СС-10А?

И тут Жирухин даже нас с Маратом Дмитриевичем Метелкиным, с которым мы вели этот допрос, нас, людей достаточно опытных и немало повидавших, привел в оторопь. Не моргнув глазом, он говорит:

— А что, Указ об амнистии уже не действует? Я действительно служил в этой команде короткое время конвоиром, но все это уже давно списано амнистией, и вам, уважаемые товарищи, об этом надо знать. — Жирухин раздраженно взглянул на часы и встал: — Попрошу меня не задерживать, я и так уделил вам слишком много времени. А время педагога — это драгоценное время, — назидательно произнес он.

— Все это так, Николай Павлович. Вопрос в другом — служили-то не конвоиром, а активным карателем — принимали участие в массовых расстрелах, лично убивали людей.

И тут Жирухин, что называется, взорвался:

— Это вам даром не пройдет! Клеветать на человека только за то, что он живым вырвался из плена…

Дождались мы с Метелкиным, пока он «пробурлит», а потом спокойно говорим:

— Вот этот основной вопрос мы и должны выяснить.

Жирухин за это время, видимо, просчитал про себя какие-то варианты и заявляет:

— Все, о чем вы здесь говорили, — голословно. О моей роли в зондеркоманде могут знать только два человека: командир взвода Федоров и помкомвзвода Скрипкин — мои непосредственные начальники. Разыщите их, пусть они подтвердят, чем я занимался в это время…

Сел он на стул, вытер платком испарину со лба и вроде бы даже повеселел от своей находчивости. Жирухин хорошо знал, что Федоров при отступлении был застрелен эсэсовцами, а Скрипкин в мае 1945 года сбежал к американцам.

Не ведал Жирухин, однако, что бывший его сослуживец Валентин Скрипкин, подавшись к американцам, по иронии судьбы, а точнее — по закоренелому пренебрежению ко всем наукам, в том числе и географии, перепутал города и прямехонько прибыл в советскую зону оккупации, где и был задержан. Правда, тогда ему удалось многое скрыть, но в данный момент Скрипкин находился в соседней комнате и ждал вызова.

— Вы настаиваете, что только эти люди или один из них могут подтвердить вашу подлинную роль в зондеркоманде? — спрашиваю я.

— Да! — уверенно говорит Жирухин.

Нажимаю на кнопку. Дверь открывается, и в комнату вводят Скрипкина.

— Пожалуйста, Николай Павлович! Узнаете этого человека? — показываю на Скрипкина.

Лицо Жирухина пошло красно-белыми пятнами. Он заерзал на стуле, заискивающе улыбаясь, стал приподыматься:

— Конечно, узнаю! Это Скрипкин Валентин…

— А вы, Скрипкин, знаете этого человека?

Скрипкин вытянулся во весь свой немалый рост и докладывает четко:

— Этот человек известен мне — Жирухин Николай. С ним вместе мы служили в эсэсовской команде, вместе принимали участие в расстрелах ни в чем не повинных граждан. Могу показать, где и когда это было…

На Жирухина жутко было смотреть. Вот когда оно, возмездие, явственно дохнуло ему в лицо.

…Упругой дугой изогнулась Кубань у станицы Марьянской. Обрывистый берег крутым склоном уходит в темные воды.

Здесь были расстреляны пятьдесят человек — старики, женщины, дети. Когда отгремели выстрелы, Кристман заглянул за край обрыва и, пряча в кобуру горячий пистолет, коротко сказал: «Зер гут!»

…Маленький ласковый Ейск, городок, самой природой созданный для милосердия, — теплое море, целебные воды, изобильные сады. Здесь находился один из лучших на Кубани детских домов. Однажды, это было на исходе 1942 года, к крыльцу детдома подъехали два крытых серых автомобиля. После их загрузки в доме не осталось ни одного ребенка. Один из карателей, садист и убийца, для которого на свете не было ничего святого, и тот говорил суду, что здесь «происходил цельный кошмар». Через много лет чекисты установили его фамилию. Это был Сухов, сослуживец Жирухина по зондеркоманде.

Л. В. Гинзбург впоследствии писал в книге «Бездна»:

«Открывался люк, по каменным ступенькам они поднимались вверх, жмурясь от света, выходили во двор.

Это была последняя встреча с солнцем: их заталкивали в машины и везли на территорию совхоза № 1 к противотанковому рву.

В одну из таких «загрузок»… Сухов приметил мальчика. Сухов был человек любознательный и, подсаживая людей в душегубку, иногда спрашивал шепотом: «За что они тебя, а?» или «Вас по какому делу?». Но никто ему обычно не отвечал, и тот мальчик тоже не ответил…»

Было это уже в Краснодаре. Именно здесь в годы фашистской оккупации родилось страшное слово — душегубка. Зондеркоманде 10А, которую возглавлял Кристман, было поручено использовать новое адское изобретение и дать рекомендации по массовому его применению.

Генерал Вальтер Биркамп, возглавлявший айнзатцгруппу, в состав которой входила эта зондеркоманда, докладывал в Берлин, что за один месяц на Северном Кавказе ликвидировано 75 881 человек. Крупный специалист по массовым убийствам, Биркамп почти с восторгом воспринял известие о появлении газового автомобиля. На Нюрнбергском процессе бригаденфюрер СС генерал-майор полиции Олендорф, являвшийся начальником оперативной группы «Д» и третьего управления РСХА, так характеризовал «технологию» осуществления акции: