Семен Аралов - Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]

— Борони боже! Там фронт, убьют.

«Надо браться за хозяина, — твердо решил Владимир. — Спросим у него самогону. Пусть думает, что гости при деньгах».

— Нам бы на дорогу водочки, бутылки две-три, — попросил он хозяина.

— Что ж, это можно. Будете добрым словом поминать меня.

— Дорога дальше свободная?

— Поедете, как я вам скажу. Если Яцкович что советует — то самое верное. Деньги на поезд есть?

— Хватит.

— Так вы берете билет до самого конца — до Барановичей. Дальше поезд не повезет вас даже за золото. Дальше — фронт. Так что вы делаете? В Барановичах вы выходите на площадь. Там вы видите извозчика. Это Яшка. Он на меня похож. Когда-то он тоже жил в Бресте, нас часто путали. Я даже обижался: хозяин номеров все-таки не чета какому-то извозчику. Так вы подходите к этому Яшке и говорите ему, что вы от Яцковича и что уплатите как полагается. Очень хорошо. И Яшка вас так переправит через фронт, что ни одна пуля не заденет. Как мама, на руках перенесет вас в самые Усевичи.

— Какие Усевичи?

— Не знаете? Так это же деревня на той стороне, за фронтом.

«Усевичи… Запомнить надо», — подумал Владимир. Он выспросил у Яцковича и другие сведения. Когда идет поезд на Барановичи, как достать билеты…

На следующий день друзья щедро расплатились с Яцковичем. Зашагали к вокзалу.

— «На баррикады! Буржуям нет пощады!» — вполголоса пел Немети песню, выученную в Советской России, когда он воевал против белых.

В грязных, нетопленных вагонах ехали немецкие офицеры и солдаты, а в еще более грязных — цивильные. Владимир и Немети устроились рядом с тремя бородачами крестьянами в лаптях. У каждого было по полмешка какого-то добра, которое они ни разу не выпустили из рук. Мужики молчали, хмуро приглядываясь к вошедшим. Потом мало-помалу бородачи разговорились. Везут они рождественские подарки в свою деревню, живут под Барановичами.

— А как с дорогами через фронт?

— Балковская — та опасная, больно обстреливают со всех сторон, а Усевичская — по ей можно. Наши там ездют ночью. Стренется немец — откупишься от него.

— Чем же откупишься?

— Известно — кура, яйца, всякое другое.

— А самогон?

— Не берут. Не выдюживают пить его. Но может, теперь возьмут.

— Почему «теперь»?

— Так ить завтра рожество начинается.

«Завтра? Значит, немцы гулять будут. Легче пробираться через фронт. Пока нам везет».

Но в Барановичах Владимиру и Лайошу не повезло. Яшку им, несмотря на все усилия, отыскать не удалось. Как в воду канул. Мыкались по привокзальным закоулкам в морозном тумане. Руки и ноги коченели на пронзительном декабрьском ветру. Наконец решились окликнуть проезжавшего в санях грузного усатого дядьку. Поздоровались.

— Что-то я вас не признаю…

— Домой добираемся, в Минск, из австро-венгерского плена. Да вот застряли у вас.

Дядька погладил ус, задумался.

— Ну что с вами делать? Пошли ко мне, место найдется.

Дома дядька снова опасливо посмотрел:

— Вы, ребята, на меня не серчайте. Документы у вас есть?

Владимир показал. Дядька бережно взял бумажку, посмотрел и — вернул.

— Ладно. Я все одно грамоте не учен. Давайте вечерять да на боковую.

Однако спать легли не скоро. Слово за слово — разговорились, хозяин, оказалось, недавний окопник, был ранен, отпущен из армии насовсем. Работает на мельнице возчиком. Владимиру и Немети тоже было что вспомнить.

Стали обсуждать, как перебраться через фронт. Хозяин сказал:

— Пытайте счастья завтра. Днем мужиков с санями поболе — всем охота подзаработать.

Настало утро. Друзья отправились к вокзалу. До первого поезда оставалось с полчаса, а на площади уже стояли трое розвальней.

— Не подавай виду, будто нам позарез нужно ехать. Меньше подозрений будет, да и цену не заломит, — сказал Владимир. Он оказался прав. Вскоре подошел краснощекий бородатый мужик с кнутом за опояской.

— Кудой панам нужно? — спросил он.

— К родне.

— На какой улице?

— Это не здесь. Усевичи, за Погорельцами. Слыхал?

Бородач присвистнул.

— Через окопы-то?

— Через них.

— Рисковое дело. Не могу.

— Нам не к спеху. Другого поищем.

Урасов окинул оценивающим взглядом трое саней. Две лошаденки были тощими, третья — у того, кто подходил, — покрепче. Да и сена у него навалено больше — теплей…

Мужик отошел к своей лошади. Владимир и Лайош, не торопясь, зашагали к другому ямщику. А первый почесал кнутовищем затылок, потом торопливой рысцой нагнал «панов».

— А сколько дадите?

— Твоя цена первая.

— Пять сотенных. Николаевских.

Владимир предложил две. Начался торг.

Мужик стоял на своем, но «паны» на своем. В конце концов ямщик уступил.

— Три лебедя! По рукам?

— По рукам!

…Выехали из Барановичей.

Дорога была плохая, заброшенная. Лошадь медленно тянула розвальни. Владимир и Немети время от времени спрыгивали и бежали, чтобы согреться: их тонкие пальто плохо грели.

Начинало вечереть. Ямщик, с присвистом погонявший лошадь, притих, лишь встряхивал вожжами. Приближение опасной зоны ощущали все. Владимир и Лайош с напряжением всматривались вперед. Они волновались. Им даже стало жарко. Послышались звуки гармони, нестройные голоса тянули какую-то песню.

— Немец гуляет, — обернулся ямщик. — Отседова до Погорельцев недалече.

Проехали еще сотню-другую метров и почти столкнулись с тремя солдатами. И хотя к этой встрече готовились, она оказалась все же неожиданной. Даже вздрогнули от окрика. Мужик резко потянул вожжи:

— Стой, окаянная! Господи, благослови!

Один солдат схватил лошадь под уздцы, второй — воротник поднят, наушники шапки-картуза опущены — спросил по-немецки: кто такие, куда направляются?

Урасов развел руками:

— Не понимаем.

Тогда немец спросил по-русски:

— Кто есть? Рапорт!

— Деревенские, домой пробираемся.

«Вроде бы трезвые!» — с сожалением отметил про себя Владимир. Немец будто и не слышал ответа, крикнул:

— Разведка? Большевики? — обернулся к своим. — Позовите сержанта.

Появился сержант. Он хорошо говорил по-русски. Сразу потребовал документы. Дело принимало серьезный оборот. Урасов протянул справку, заранее заготовленную Для такого случая.

— Пленный? Солдат?

— Был солдат, теперь мирный.

— Ты воевал против наших союзников — австро-венгерской армии. Теперь будешь наш пленный.

— Не дури, ваше благородие. («Черт с ним, пусть будет „вашим благородием“»).

— Ты дерзкий? Или смелый?

— Такой как есть.

— Большевик?

Только теперь Владимир заметил, что сержант был навеселе. Он достал бутылку.

— Шнапс. Для вас, ваше благородие, — сказал Урасов. Сержант понюхал: «Прима!» В этот момент произошло то, что сразу изменило ситуацию. Кто-то вдалеке крикнул, что прибыли рождественские посылки. Теперь немцам было не до задержанных. Более того, они повалились на сани и приказали ямщику: «Вези!» Так и въехали в Погорельцы. Совсем развеселившийся сержант орал прямо в ухо Владимиру: