Семен Аралов - Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]

В марте 1917 года А. М. Коллонтай возвратилась из эмиграции в Петроград. Она вошла в состав Исполкома Петроградского Совета от большевистской военной организации. Вела большую агитационную работу среди солдат и матросов. Правительство Керенского после июльских дней 1917 года арестовало ее. VI съезд РСДРП (б) заочно избрал ее членом Центрального Комитета партии. Вскоре удалось добиться ее освобождения.

…В 1926 году я, будучи дипкурьером, побывал в Норвегии. В то время был установлен такой порядок, что полпред или советник принимали прибывающих дипкурьеров, беседовали с ними. Так у меня произошла новая встреча с Александрой Михайловной, в то время советским полпредом в Осло. Я напомнил ей о солдатском митинге в Киеве в 1919 году. Коллонтай, оказывается, хорошо помнила те дни, и мы долго говорили о событиях гражданской войны.

С большим юмором Александра Михайловна рассказывала о своей дипломатической работе, о том, как иногда бывает трудно с церемониалом, который существует при дворе короля, где часто приходится бывать на дипломатических приемах, и как каждый раз с шефом протокола «приходится решать много необычных вопросов, особенно о форме своей одежды». Ведь она была только одна женщина в дипломатическом корпусе!

Когда в середине 30-х годов я работал в нашем посольстве во Франции и выезжал во время сессий Лиги наций в Женеву, то всегда с удовольствием встречал А. М. Коллонтай, которая была членом делегации. Она по-прежнему была неутомима, целеустремленна и — обаятельно женственна.

Делегаты Лиги наций относились к ней с большим уважением, и, когда она выступала на сессии Лиги, не только все кресла были заняты (что редко бывало во время других выступлений), но и для гостей не хватало места. Все стремились послушать эту удивительную женщину, посланницу социалистического государства, ленинского «красного посла».

В свое время А. М. Коллонтай писала: «Я все готова перенести, лишь бы сознание жило в душе, что жизнь прожита не напрасно, что мой опыт кому-то послужит…» Все мы теперь знаем, как много успела сделать за свою жизнь эта пламенная революционерка.

Великий Октябрь покончил с господством угнетателей в нашей стране, вывел трудовой народ на путь свободы и счастья. Многие из тех, кому победа революции пришлась не по нутру, бежали за границу с остатками разгромленных белых армий Деникина, Врангеля, Колчака, Юденича, обосновались в Константинополе, Сербии, Франции, Китае. Было среди эмигрантов немало людей, которые оказались за рубежом случайно и искренне стремились вернуться на Родину. Наши консульства в 20-е годы буквально осаждались теми, кто желал вернуться домой, и многим из них эту возможность предоставляли.

Сквозь кордоны буржуазной пропаганды и беспардонной антисоветской клеветы все чаще и чаще просачивались в капиталистические страны сведения об успехах первых пятилеток, правда о первой в мире стране социализма, о грандиозных планах ленинской партии. И эта правда, пусть даже в сильно усеченном виде, отрезвляюще действовала на многих заблуждавшихся или дезинформированных людей.

Значительная часть эмигрантской интеллигенции решительно порывала с белогвардейщиной и добивалась возвращения в СССР. В 30-х годах вернулись на Родину писатель Куприн, художник Билибин, композитор Прокофьев, дочь художника Серова, знаменитый тенор Александр Давыдов. Мы имели возможность видеть в Париже некоторые прямо-таки драматические сцены, когда «возвращенцы», получившие визы на право въезда в СССР, плакали, целовали советские паспорта.

Нужно сказать, что для многих «возвращенцев» хлопоты о визах были сопряжены с опасностью для жизни: белоэмигранты подвергали их травле, угрожали. Вот почему отъезд в СССР держался в секрете. Мне довелось помочь выехать в Советский Союз Куприну, Давыдову и дочери Серова. Это было не столь уж легкое поручение…

Когда в газетах появились сообщения о возвращении этих людей на Родину, в белоэмигрантском стане начался дикий вой: мол, большевики «похитили» Куприна, Давыдова и Серову и «насильно вывезли» их в Россию. В ответ на это было опубликовано заявление, в котором «похищенные» и «насильно вывезенные» писали, как они счастливы, что им разрешили вернуться, и обращались ко всем, кто еще сомневался в прочности и крепости Страны Советов, отбросить сомнения и вернуться на Родину.

Когда спустя некоторое время я был в Москве и встретился с некоторыми бывшими эмигрантами, которым помогли выбраться из белогвардейского болота, я почувствовал искреннее удовлетворение: эти люди буквально воскресли. Они вновь обрели Отчизну, а это ли не самое великое счастье!

…Много пришлось повидать в жизни — и хорошего и плохого. Но свою работу дипкурьером я никогда не забуду.

В декабре 1906 года пермское полицейское управление было потрясено чрезвычайным происшествием: ночью на Большой Ямской улице у полицейского Еропкина неизвестные срезали револьвер. Даже сам Еропкин не мог толком объяснить, как он лишился своего «смитвессона».

А дело было вот как: двое парней угостили озябшего Еропкина папиросами собственного изготовления. Папиросы были начинены снотворным. Когда блюститель порядка захрапел, парни (они были из боевой патрульной дружины большевиков) спокойно перерезали ремни кобуры.

Один из дружинников был Владимир Урасов. Тогда ему едва исполнилось шестнадцать. Но он, сын сапожника, ученик слесаря судоремонтного завода, уже был сознательным пролетарским бойцом. В том, девятьсот шестом, году Владимир стал членом РСДРП.

Школу Владимир посещал всего пять зим: нужда заставила пойти работать. Однако учеба продолжалась — более трудная, более сложная. Старшие товарищи по партии передавали ему свой опыт конспирации, показывали, как делать фитильные бомбы-«македонки», учили сооружать баррикады…

Год 1907-й. Январь. В городском театре идет спектакль. И вдруг откуда-то сверху полетели, мягко шелестя, белые листки. Листовки! Большевистские листовки! В зале экстренно зажгли свет. Полицейские бросились на галерку: оттуда летела «крамола». Хватали всех подозрительных. Так Урасов был впервые арестован. Это он бросал листовки. Под его сиденьем нашли одну.

Потом суд и приговор: ссылка на два года в Вологодскую губернию. Члены РСДРП, попавшие в далекий Вельск, не сидели сложа руки — изучали книги по политэкономии, философии, слушали лекции более образованных партийцев.

…Урасова, возвратившегося из ссылки, нигде не принимали на работу — неблагонадежен! Стал сапожничать; вместе с отцом. Продолжал помогать партии. Чувствовал: вот-вот снова арестуют. И решил ехать в Петербург. Паспорт на чужое имя и адреса явок были получены еще в Вельске. Но прежде чем покинуть Пермь, нужно надежно спрятать оружие и взрывчатку, которые он хранил. Поговорил с верным товарищем — Иваном Мотыревым. «Возьмешь?» — «Схороню». Почистил, смазал винтовки, револьверы, упаковал динамит.