Георгий Свиридов - Охотники за алмазами

Бондарь снял трубку:

— Слушаю.

— Михаил Нестерович, только что приняла радиограмму из Вилюйска.

На Вилюйск возлагали надежду. По всем признакам там должны быть промышленные алмазы. Вместе с геологами послали опытную бригаду промывальщиков, оборудование. Перед отъездом бригада собралась в кабинете начальника. Бондарь обрисовал положение, рассказал о прогнозах ученых и обратился с просьбой пройти шурфовку так же быстро, как и на косе Соколиной.

Бригада уехала. Шурфы били быстрыми темпами. К концу августа перелопатили сотни кубометров, взяли множество проб, выявили перспективные россыпи. В Вилюйск вылетел главный геолог экспедиции.

— Читай, — сказал Бондарь, чувствуя по суховатому голосу радистки, что ничего радостного в телеграмме нет.

— Читаю: «Двадцатого, Бондарю. Заканчивается обогащение. Встречаются отдельные мелкие дикие олени. Промышленного значения пастбища не имеют. Ставлю вопрос о переброске оборудования на пастбища Белова».

Бондарь потер Ладонями виски. «Отдельные мелкие олени» — это значит, что намыли только единичные мелкие кристаллы. Природа не отдает. Опять мелкие и единичные. Как и в других местах. Нет настоящего «пастбища», иными словами — россыпи. И эта россыпь оказалась бедной. Рухнула еще одна надежда. Плановик, собрав документы, вышел.

— Что передать? — спросила радистка.

— Разрешаю перебазировать оборудование на пастбища Белова.

«Пастбища Белова» — россыпь на среднем течении Мархи, притоке Вилюя. Михаил Нестерович посмотрел на карту. Надо успеть по осеннему паводку, пока идет навигация, переправить туда оборудование, главным образом промывочные машины. У Белова самый разгар работы. Сообщения более перспективные, хотя процент «поимки оленей» тоже пока весьма низкий. Но встречаются отдельные кристаллы довольно приличные.

Бондарь смотрел на карту, на голубую ленту Вилюя, на извилистые повороты притоков Вилюя, особенно на его левые притоки, где красными, синими и зелеными красками обозначены места базирования поисковых отрядов, пунктирами обведены районы обследования… Полевой сезон заканчивается, новых россыпей найдено много, но на них «пасутся отдельные единичные дикие олени». Настоящего «стада» пока никто не встретил. Только мелкие «группки». Только, как говорится, перспективные места, требующие более углубленного обследования. Наиболее худо у ленинградцев. Они ведут поиск в верховьях Мархи. Там пока не встретили ни одного «оленя».

Бондарь скользнул взглядом вверх, на Север. Там лето уже почти кончилось. «Интересно, — подумал Бондарь, — а как дела у моего заполярного соседа, у Гаврилова?» До Бондаря доходили слухи, что тем здорово подфартило на реке Муне. Неужели они раньше выйдут на богатое месторождение? Бондарь хорошо знал настырный характер долговязого начальника Заполярной Михайловской экспедиции, у которого за плечами был большой опыт работы на Севере. В начале тридцатых годов этот самый Гаврилов, разбитной Андрюха, проторял первые тропки на Колыме. А после войны привлек авиацию и внедрял здесь, на Севере, и по всей стране аэрофотогеологические методы поисков и геологических съемок.

Михаил Нестерович снова остановил взгляд на среднем течении Мархи, на «пастбище» геолога Белова. Может быть, именно там доберутся до главных сибирских россыпей? По всем признакам, они где-то рядом. Таинственные кладовые, наполненные прозрачно-солнечными бесценными кристаллами.

Бондарь верил в свою счастливую судьбу, хотя в этих краях еще никто не находил настоящей большой промышленной россыпи. Он верил несмотря ни на что. Если, бы у него спросили, на чем же держится его вера, то он наверняка бы не смог ответить, а стал бы приводить известные доводы, прогнозы ученых и перспективные предположения. Но ведь эти же самые доводы и прогнозы кабинетных ученых людей читали и другие, однако вот уже десятилетиями укоренилась и цепко бытовала среди геологов убежденность в том, что глухая Сибирская платформа во всех отношениях пустое место. Здесь ничего нет. И люди ехали сюда с неохотой, а если их все же посылали, то при первом же удобном случае спешили убраться в другие, более перспективные с геологической точки зрения места. Не удерживали их и различные весомые надбавки за отдаленность, ибо в мире есть более высокие ценности, чем пачки денег — геолог, если он действительно геолог, всегда живет надеждой и ожиданием открытия.

Бондарь жил ожиданием открытия. Открытия крупного алмазного месторождения. И в меру своих неуемных внутренних сил стремился приблизить тот, еще им не дожитый, из будущего, день, когда наконец удастся раскрыть сокровенную тайну природы, сбить замки и шагнуть в несметные, сказочно богатые кладовые, чтобы черпать из них пригоршнями, нет, не пригоршнями, а ковшом экскаватора алмазоносную руду…

А экспедиция, которую он возглавил, создана совсем недавно. Она еще маломощная. Всюду дыры, прорехи. Не хватает надлежащего оборудования, задерживается документация, а без нее местный банк режет лимиты, сокращает финансирование. Выбитые с большим трудом очень нужные фондируемые материалы, дизеля, насосы, трубы выгружены за тысячи километров, лежат на пристанях и терпеливо ждут своей очереди, ждут погрузки на баржи, которых давно и отчаянно не хватает для перевоза стремительно растущего потока грузов. А жизнь навигации на Лене короткая, словно куцый заячий хвост. Не успеешь оглянуться, как по реке плывет уже жирная шуга, снежная кашица, а за нею недалек и ледостав…

Не хватает в экспедиции и людей, особенно специалистов. Поисковые партии маломощны, полностью не укомплектованы. И не от хорошей жизни приходится ежегодно вести переговоры с различными научно-исследовательскими институтами, в том числе и московскими, ленинградскими, приглашать их, заключать договора, подписывать соглашения. А они, приезжие, как работают? В первую очередь, конечно, на себя, собирают материал для своих еще не написанных кандидатских или докторских диссертаций. А уж во вторую очередь — по плану экспедиции. И тут ничего не поделаешь. Так повелось издавна. У них свои, согласованные с министерством, плановые задания. Наука она и есть наука, работа на будущее. А геология наука особенная. Бондарь ее хорошо знал. Это тебе не физика и не математика, где все разложено по полочкам и где заранее, сложным лабораторным путем или с помощью формул и вычислений, можно с большой достоверностью предсказать возможные открытия, наметить пути поисков. Это и не химия, где тоже много неизвестного. Геология где-то сродни литературоведению, науке тонкой и своеобразной. Литературоведение базируется на конкретном материале, на том, что уже е с т ь, на тех достижениях художественной литературы, которые отстоялись и утвердились, стали, так сказать, классическими. Каждый новоявленный талант сначала встречается в штыки, как явление чужеродное, нетипичное, ломающее установившиеся каноны и нормы. Но со временем к ним привыкают, их признают, и уже иное поколение литературоведов, основываясь на трудах этих, некогда новоявленных и непривычных, но теперь приобщенных к когорте классиков, пишут свои многотомные исследования, защищают кандидатские к докторские диссертации. Литературоведение живет прошлым. Оно не может заглянуть в завтра, предсказать появление новых крупных произведений, появление новых Пушкиных и Толстых.