Джавахарлал Неру - Открытие Индии

Все же Индия не была изолированной, и в течение этого продолжительного периода своей истории она поддерживала постоянные и оживленные отношения с иранцами и греками, китайцами и народами Средней Азии и другими. И если в основном ее культура сохранилась в неприкосновенности, несмотря на эти связи,— значит, в самой этой культуре было нечто, придававшее ей динамическую силу, некая внутренняя жизнеспособность и понимание жизни, ибо культурное развитие и преемственность в течение этих трех-четырех тысяч лет надо признать замечательным явлением. Это подчеркивает известный востоковед Макс Мюллер: «Между самыми современными и самыми древними стадиями индийского мышления, история которого насчитывает свыше трех тысяч лет, существует, в сущности, непрерывная преемственность». Он восторженно заявил (в лекции, прочитанной в Кэмбриджском университете в Англии в 1882 году): «Если бы мы стали искать во всем мире страну, в наибольшей мере наделенную богатством, силой и красотой, какие только в состоянии дать природа,— в некотором роде настоящий земной рай,— я указал бы на Индию. Если б меня спросили, под каким небом разум человека наиболее полно раскрыл некоторые из своих лучших даров, наиболее глубоко размышлял над величайшими проблемами жизни и нашел для некоторых из них решения, заслуживающие внимания даже тех, кто изучал Платона и Канта,— я вновь указал бы на Индию. И если бы я сам задал себе вопрос, из какой литературы мы, европейцы, воспитанные почти исключительно на идеях греков и римлян, а также одной из семитических рас — евреев, можем почерпнуть те коррективы, которые наиболее желательны, чтобы сделать внутренний мир человека более совершенным, более обширным, более объемлющим и, в сущности, более человечным, обращенным не только к этой жизни, но и к жизни вечной,— я опять-таки указал бы на Индию».

Почти полвека спустя Ромен Роллан писал в том же духе: «Если есть на земле страна, где нашли место все мечты людей с того дня, когда первый человек начал сновидение жизни,— это Индия».

УПАНИШАДЫ

Упанишады, относящиеся примерно к 800 году до н. э., представляют собой новый большой шаг в развитии индо-арийского мышления. К этому времени арии давно уже обосновались и у них сложилась устойчивая процветающая культура, сочетавшая в себе элементы старого и нового при господствующем влиянии арийского мышления и идеалов, но включающая в себя наследие более примитивных форм культа. О Ведах говорят с уважением, но также и в духе легкой иронии. Ведические боги перестают удовлетворять, и жреческий ритуал служит предметом насмешки. Но здесь нет попытки порвать с прошлым; прошлое берется как отправная точка для дальнейшего развития.

Упанишады проникнуты духом исследования, искания, страстью к открытию истины о вещах. Конечно, поиски этой истины ведутся не объективными методами современной науки, но, тем не менее, в самом подходе содержится элемент научного метода. Никакой догме не разрешается становиться на пути познания, В Упанишадах много мелкого, не имеющего для нас сейчас ни смысла, ни значения. Упор делается главным образом на самопознание, на познание личного я и абсолютного я, причем оба они объявляются тождественными в своей сущности. Объективный внешний мир не считается нереальным: но он реален в относительном смысле, как аспект внутренней реальности.

В Упанишадах много неясностей, которым давались различные толкования. Но это дело философа или ученого. Общая тенденция направлена к монизму, и весь подход, очевидно, рассчитан на то, чтобы сгладить разногласия, которые, должно быть, существовали тогда и вели к яростным спорам. Это — путь синтеза. Интерес к магии и другим подобным сверхъестественным знаниям сурово осуждается, а выполнение ритуала и обрядов без познания признается бесполезным. «Те, кто выполняет их, считая себя людьми знающими и учеными, лишь бесцельно бредут подобно слепцам, ведомым слепым поводырем, и не достигают цели». Даже Веды считаются знанием низшего порядка. Высшим знанием признается знание интуитивное. Делается предостережение против изучения философии, не сопровождаемого дисциплиной поведения. В то же время постоянно предпринимается попытка сочетать общественную деятельность с духовными исканиями. Обязанности, налагаемые жизнью, следует выполнять, но в духе отрешенности.

Вероятно, чрезмерный упор делался на этику личного совершенствования, отчего страдала социальная сторона мировоззрения. «Нет ничего выше личности»,— говорится в Упанишадах. Видимо, общество считалось стабилизировавшимся, и отсюда разум человека постоянно мыслил о личном совершенстве и в поисках его блуждал в небесах и в сокровеннейших тайниках души. Этот подход древних индийцев не был узко националистическим, хотя, должно быть, в Индии считали, что Индия— центр земли, подобно тому как в разные эпохи это имело место в Китае, Греции и Риме. «Весь мир смертных есть взаимозависимый организм»,— говорится в «Махабхарате».

Мне трудно постигнуть метафизическую сторону вопросов, рассматриваемых в Упанишадах, но на меня произвел большое впечатление самый подход к проблеме, которая столь часто окутывалась мраком догм слепой веры. Это был подход философский, а не религиозный. Меня привлекает сила мысли, пытливость, рационалистическая подоплека. Стиль Упанишад лаконичен, часто в форме вопросов и ответов между учителем и учеником. Высказывается предположение, что Упанишады представляли собой своего рода записи ученых бесед, сделанные самим учителем или его учениками. Профессор Ф. У. Томас писал в своей книге «The Legacy of India»:

«Особенно своеобразными и неизменно притягательными делает Упанишады свойственный им исключительно искренний тон, тон друзей, обсуждающих глубоко волнующие их вопросы».

Ч. Раджагопалачари красноречиво говорит о них: «Богатое воображение, величественный полет мысли и безудержный дух исследования, с которым учителя и ученики, побуждаемые неуемной жаждой истины, пытаются проникнуть в «открытую тайну» вселенной, делают эти самые древние из священных книг мира самыми современными и убедительными». Характерной чертой Упанишад является вера в истину. «Побеждает всегда истина, не ложь. Истиной вымощен путь к Божественному». А известный призыв — это призыв к свету и разуму: «Веди меня от нереального к реальному! Веди меня от тьмы к свету! Веди меня от смерти к бессмертию!»

Снова и снова беспокойный разум дает о себе знать, вечно ищущий, вечно вопрошающий:

«По чьей воле разум вздымается в высоту? По чьему приказанию возникает впервые жизнь? По чьей воле обретают люди дар речи? Какой бог направляет зрение и слух?» И далее: «Почему ветер не может оставаться спокойным? Почему человеческий разум не знает покоя? Почему и в поисках чего течет вода и не может остановить свой бег даже на мгновение?» Дух искания неустанно зовет человека, и нет ему отдыха в пути и нет конца странствию. В «Айтарея Брахмана» есть гимн о долгом, бесконечном странствии, в которое мы должны пуститься, и каждая строфа заканчивается припевом: Чарайвети! чарайвети! — «О путник, иди вперед, иди вперед!»