Дэвид Уайз - Охота на «кротов»

«Племянник» и его «жена» поселились в квартире. Там за окном в ящиках росла герань. Жена Пеньковского Вера и дочь Галина отправились в гости к Варенцову. Пока они гостили на даче у маршала, Пеньковский был дома один. Сотрудники КГБ смотрели в бинокли с наблюдательного поста (НП) с другого берега реки и передали «племяннику», что Пеньковский копается в своем письменном столе. По сигналу с наблюдательного пункта большой горшок с геранью опускается вниз. В нем скрыта бесшумно работающая камера, которая снимает, как он открывает тайник. И вновь ему подсыпают яд, проникают в квартиру и на этот раз находят в тайнике материалы, шифровальный блокнот, камеру». Вот такую историю рассказал Кайзвальтеру Носенко.

На большинстве опросов Носенко в 1964 году, по словам Кайзвальтера, присутствовал Серж Карпович, оперативный работник ЦРУ. «Он работал у Бэгли, который хотел иметь рядом своего человека, потому что боялся, что я не поддержу его в отношении искренности Носенко, которому он не доверял. Чтобы фиксировать все наши беседы, Карпович пытался установить специальное звукозаписывающее оборудование, но оно не сработало. Тогда мы принесли обычный магнитофон.

Как и в 1962 году, у Носенко было что рассказать. Он сообщил, что у КГБ есть важный источник в Париже, который передает Советам секреты США и НАТО. Имя шпиона ему неизвестно. Но он раскрыл, что КГБ имел портативную рентгеновскую установку, способную считывать коды замков, что использовалось для проникновения в хранилища секретных документов в Париже.

Через десять месяцев, осенью 1964 года, Роберт Ли Джонсон признался ФБР, что в 1953 году, когда, будучи армейским сержантом, служил в Берлине, он вступил в контакт с КГБ и был завербован. Затем Джонсон завербовал своего лучшего друга — сержанта Джеймса Аллена Минткенбо. Позже Джонсон получил назначение в Центр связи вооруженных сил в аэропорту Орли, строго охраняемый объект, через который проходили совершенно секретные материалы. Осенью 1962 года он использовал рентгеновское устройство КГБ, чтобы прочитать код замка хранилища. Семь раз он брал там секретные документы и приносил их на встречи с сотрудниками КГБ, которые фотографировали их, после чего он возвращал их на место.

Носенко, говорил Кайзвальтер, рассказал о странной группе технических специалистов КГБ, которые создали и использовали эту опасную рентгеновскую установку. «Он рассказывал нам о подразделении КГБ, которое называли «беззубые». Они, работая с рентгеновской установкой, которая использовалась для определения кодов замков, подвергались облучению. Их было около пятнадцати — и у всех вставные металлические зубы. Установка состояла из двух частей, соединяемых вместе.

Однажды один из «беззубых» приезжал в Париж, чтобы показать Джонсону, как ею пользоваться» [124].

На конспиративной квартире в Женеве Носенко также рассказал об Александре Черепанове, сотруднике КГБ, чей пакет документов Полу Гарблеру удалось скопировать всего лишь за три месяца до этого, прежде чем дипломаты из американского посольства в Москве настояли на их возврате Советам. В них содержались отчеты о наблюдении КГБ за американскими дипломатами.

«Когда мы спросили его о документах Черепанова, — вспоминал Кайзвальтер, — он сказал, что это его операции». Сотрудники, работавшие с ним, настойчиво расспрашивали Носенко. Если Черепанов действительно был офицером КГБ, то что толкнуло его передать документы супружеской паре из Индианы, которая принесла их в посольство?

«Черепанов обижался, что на работе его держали за козла отпущения, — сказал Кайзвальтер. — Вместе с другим сотрудником он расписался за уничтожение этих документов в КГБ, но сумел сохранить предназначенные для сжигания материалы».

Пол Гарблер, если рассказ Носенко точен, был прав в своих предположениях, что Стоссел и Тун, вернув документы, решили судьбу Черепанова. Носенко не только заявил, что операции, описанные в документах, были его операциями, но и сообщил, что участвовал в проводившейся в масштабе всей страны охоте на беглого сотрудника КГБ. «Носенко отправили на север ловить Черепанова, — сказал Кайзвальтер. — Но схватили его на юге, «накрыли» на иранской границе и расстреляли».

В ходе тайных встреч с сотрудниками ЦРУ Носенко первый намекнул, что подумывает о переходе на Запад. «Мы говорили о его будущем, — сказал Кайзвальтер. — Он ждал письма от своей жены. «По почте?» — спросил я. «Нет, через Гука. Он приезжает из Москвы». Юрий Иванович Гук — коллега из КГБ, о котором Носенко говорил в 1962 году. Именно он, по словам Носенко, предупредил его, чтобы он прекратил встречаться с английской секретаршей, работавшей в Женеве на МИ-5».

«Гук привез письмо, — продолжал Кайзвальтер. — В один из дней Носенко явился рано утром и прочитал его мне, пока мы были вдвоем. Он был расстроен. Это было интимное, сентиментальное письмо с новостями о его семье. Он сказал: «Меня могут больше не послать за границу. Может, мне остаться? Может, я никогда больше не увижу ее»». По словам Кайзвальтера, Носенко разрывался между своими эмоциями и тягой к семье.

Даже если это так, тем не менее сотрудники ЦРУ, работавшие с ним, были поражены и изумлены, как сказал Бэгли, когда 4 февраля как гром среди ясного неба прозвучало заявление Носенко о том, что он решил бежать, потому что получил телеграмму, отзывающую его в Москву. Он просил защиты у ЦРУ.

«Он сказал, что ему приказывают вернуться домой, — вспоминал Кайзвальтер. — Бэгли бросился в комнату связи, чтобы сообщить в штаб-квартиру об отзыве». Несмотря на убежденность Бэгли в том, что Носенко — подстава КГБ, он настаивал, чтобы в Лэнгли согласились принять его. Информация Носенко об Освальде была потенциально настолько «взрывоопасной», что отметала все его возражения. Вспоминая о действиях Бэгли, Кайзвальтер сказал: «Он рекомендовал нам принять его с учетом убийства Кеннеди и всего того, что он сообщил об Освальде. Разумеется, ответ гласил: «Забрать». Если бы получилось так, что мы отправили его домой, у нас были бы неприятности».

В 1962 году Носенко говорил, что не хочет бежать на Запад. Теперь, по его словам, он передумал, потому что боится, что КГБ подозревает его, он никогда больше не сможет покинуть Советский Союз, а ему хочется начать новую жизнь. Много позже Носенко признался, что история с телеграммой о его отзыве была выдумкой, он сочинил все это, чтобы убедить ЦРУ принять его.

«По причинам, которые лучше известны советскому отделу, — говорил Кайзвальтер, — по указанию штаб-квартиры в Женеве мы тратили целые дни на составление организационной структуры КГБ, включая в нее всех, кого он (Носенко) мог вспомнить. Знали бы мы, что он собирается бежать, мы получили бы от него эту информацию позже».