Дэвид Уайз - Охота на «кротов»

Однако Бэгли заявил: «Решение о начале «враждебного допроса» принимали Дэвид Мэрфи, Хелмс и я. Энглтон все же согласился на заключение Объекта в тюрьму. Немыслимо, чтобы он не согласился. Энглтон вместе с Хелмсом и Мэрфи дал согласие и на жесткие допросы. Он никогда не возражал против заключения в тюрьму» [136].

Один из бывших сотрудников ЦРУ, занимавшийся тщательным исследованием того периода в истории Управления, не сомневается в том, что Энглтон был тем лицом, которое приняло окончательное решение о заключении Носенко. Он утверждает: «Именно так. Мэрфи сделал это? Вранье! Наверняка советский отдел нес ответственность за Носенко, но этого не могло случиться, если бы Джим не подал знак, если бы он не согласился».

И далее этот сотрудник ЦРУ делает поразительное разоблачение: «В действительности Джим хотел только одного — отправить Носенко назад в Советский Союз. Хелмс не принимал участия в этом. И все было именно так. Затем возникла идея: давайте начнем эти жесткие допросы».

Одна из проблем, с которой столкнулись новые следователи в более поздний период, состояла в том, что было почти невозможно обнаружить следы, указывающие на роль Энглтона в этом деле. Сотрудник ЦРУ отметил: «Я никогда не видел ни одного документа, подписанного им. Но он и не возражал. Джим никогда ни на чем не оставлял отпечатков пальцев. Он всегда был мастером своего дела. Носенко заключили в тюрьму на три года. Но в течение трех лет Энглтон не протестовал. Нет и малой толики доказательств того, что Энглтон когда-либо выражал недовольство Хелмсу».

Начиная с 4 апреля 1964 года Носенко в течение почти полутора лет находился в жестких условиях — в мансарде одной из конспиративных квартир за пределами

Вашингтона. В тот день ему было сказано, что он доставлен для проведения исследований его физического состояния и проверок на полиграфе. Позднее он так описал происходившее: «После окончания тестирования сотрудник ЦРУ вошел в комнату и переговорил с техническим работником. Затем он начал кричать, что я обманщик, и тут же несколько охранников вошли в комнату. Они приказали мне стать у стены, раздели и обыскали. После этого меня отвели наверх в мансарду. В центре комнаты стояла металлическая кровать, прикрепленная к полу. Никто мне не сказал, как долго я буду находиться здесь и что со мной произойдет» [137]. Спустя несколько дней начались допросы.

Носенко не имел доступа к телевидению, радио или газетам. Его еда была на уровне поддержания существования и в течение многих месяцев состояла главным образом из слабого чая, водянистого супа и овсяной каши. Он находился под постоянным наблюдением. Ему отказывали в сигаретах. «Я курил с четырнадцати лет и никогда не бросал. Теперь же мне отказали в курении. Я не видел книг. Я ничего не читал. Я сидел в четырех стенах… Я был голоден… Я думал о еде, потому что все время хотелось есть. Мне давали еду, причем плохую» [138].

В Вашингтоне летом ужасная жара и жить в мансарде просто невыносимо. Носенко рассказал, как это было: «Я находился в чердачной комнате: жара, кондиционера нет, дышать нечем. Никаких окон, все закрыто. Мне разрешали бриться и принимать душ один раз в неделю. У меня отобрали зубную пасту, зубную щетку. Условия были нечеловеческие» [139].

Шли дни, и у Хелмса возникла мысль, что нужно будет сказать о деле, если придется, Комиссии Уоррена, которая готовилась завершить свой доклад. Хелмс встретился с бывшим главным судьей Эрлом Уорреном, председателем этой комиссии, и проинформировал о том, что ЦРУ оказалось неспособным установить истинные намерения Носенко и не может ручаться за правдивость его истории. Комиссия никогда не проводила допроса Носенко, и ее заключительный доклад, изданный 27 сентября, не содержит никаких ссылок на него.

Сомнительно, чтобы Хелмс рассказал бывшему председателю Верховного суда, который провозгласил жесткие нормы по обеспечению прав подозреваемых в совершении преступлений лиц, о том, что Носенко содержится в душной мансарде. Но как бы плохо там ни было, условия его содержания оказались роскошными в сравнении с тем, что его ожидало. Пока русский был заперт в мансарде, управление безопасности ЦРУ создавало специальную тюремную камеру для него на «Ферме».

Все стажеры ЦРУ проходят подготовку на «Ферме» — в шпионской школе, расположенной вблизи Виль-ямсбурга (штат Вирджиния). Эта база ЦРУ имеет прикрытие военной организации под названием «Экспериментальный центр подготовки вооруженных сил, министерство обороны, Кэмп-Питтри». Вооруженная охрана отвечает за безопасность этого объекта, занимающего десять тысяч акров земли вдоль реки Йорк. Школа находится в густом лесу, и это место, конечно, закрыто для посторонних лиц и имеет специальное ограждение. Во время второй мировой войны здесь располагался лагерь для немецких военнопленных.

В наручниках и с завязанными глазами Носенко был доставлен сюда в августе 1965 года. Его поместили в бетонную камеру без окон, размером 12 х 12 футов, расположенную в доме в глубине леса. День и ночь за ним осуществлялось наблюдение с помощью телевизионной камеры. Чтобы занять свой ум, он тайно сделал шахматы из ниток. Однако охранники их обнаружили и конфисковали. Чтобы не потерять счет времени, он создал из волокон своей одежды календарь.

Носенко был доведен до отчаяния отсутствием возможности читать. Ему выдали зубную пасту, но затем забрали, когда он под одеялом попытался читать надписи на тюбике. Более двух лет Носенко содержался в этой камере, подвергался допросам и проверке на полиграфе.

Спустя год с лишним после прибытия на «Ферму» ему разрешили прогулки на свежем воздухе и занятия физическими упражнениями. Каждый день его выводили на тридцать минут на огороженный прогулочный дворик, откуда он мог видеть только облака.

Как позднее Хелмс рассказал парламентскому комитету, «к сожалению», ЦРУ находилось в таком положении, когда оно рисковало вызвать на себя критику за слишком длительное задержание Носенко. Однако оно могло оказаться в еще худшей ситуации, если бы «не предприняло мер, чтобы установить, что он знает об Освальде». Хелмс пытался убедить членов комитета, что камера на «Ферме» была лечебным учреждением для

Носенко, почти что вирджинским отделением общества «Анонимные алкоголики». «Носенко, когда перебежал на Запад и ранее, очень сильно пил. Одна из проблем, с которой мы столкнулись в первое время его пребывания в США, состояла в том, что он ничего не хотел делать, кроме как предаваться пьяному разгулу. У нас возникли проблемы с ним во время инцидента в Балтиморе, когда он полез в пьяную драку. Одной из причин его заключения в тюрьму было стремление удержать его от попоек, помочь ему успокоиться и посмотреть, сможем ли мы с ним прийти к разумному диалогу» [140].