Иосиф Гуммер - Это было в Калаче

А чтобы она не подвела в бою, ее пробуют на танкодроме за Мечеткой.

Обкатывает танк заводской рабочий. У него впалые щеки, землистое лицо, воспаленные от недосыпания глаза. Что он только не выделывает с машиной, этот водитель. Танк бросается в ямы и рвы, тяжело урча переползает через высокие валы, на бешеной скорости вдруг разворачивается на 180 градусов, образуя сбоку гребень земли, и снова мчится по полю, отмечая свой путь стеною пыли.

Потом машина возвращается на завод. Водитель высказывает свои замечания: надо получше отрегулировать тягу главного фрикциона, педаль ножного тормоза…

Вскоре обкатанную машину принимает экипаж. Механик-водитель долго копается в трансмиссионном отделении, придирчиво проверяет работу приборов, а потом спорит с кладовщиком, который выдает танкистам набор инструментов. Радист (в танке он сидит рядом с механиком) осматривает пулемет, установленный в лобовой броне, рацию и внутреннее переговорное устройство. Башенный стрелок занят пушкой и другим пулеметом. Потом командир танка и его подчиненные грузят боеприпасы.

Разинутая пасть переднего люка поглощает десятки длинных золотистых гильз с тусклыми головками и черные лепешки пулеметных дисков.

Но вот прием танка закончен. Раздается команда: «По машинам!» Люди в черных танкошлемах прощально машут рабочим. Тридцатьчетверка выходит на площадь, где стоит памятник Феликсу Дзержинскому. Боевой удачи вам, танкисты!

Сколько таких новеньких, окрашенных в цвет свежей зелени, танков с завистью проводили ребята!

Но сегодня они попали в цех, где стояли другие танки. Танки, которые были доставлены на завод с передовой, которые принесли с собой дыхание жарких боев, запах пороховой гари. У этих машин заводская краска поблекла, покрылась копотью. Один танк выставил разорванный ствол пушки. Другой склонился набок: у него не хватало двух катков и был срезан картер бортовой передачи. Третью машину окружили рабочие. Иван подошел ближе и увидел в башне небольшое отверстие с оплавленными краями.

— Термитным, видать, — пояснил кому-то пожилой рабочий. Цыганков взобрался на моторный люк и заглянул внутрь башни. Только тогда он понял, почему так суровы лица людей: на гильзоулавливателе пушки, прицеле и других приборах он увидел засохшие потеки крови.

— Командир погиб, с его стороны попал снаряд, — вполголоса произнес кто-то внизу.

И Цыганков вспомнил совсем юного младшего лейтенанта, который недавно принимал на заводе вот такой же, только совершенно новый танк.

Командиру было лет девятнадцать, не больше. Розовых щек еще ни разу не касалась бритва. У него были удивительно синие глаза. Танкошлем еле держался на самой макушке, а из-под пробкового налобника на шлеме золотыми кольцами вился пышный чуб.

Кто знает, может быть, в этой башне, пробитой, со следами крови, находился тот синеглазый танкист?

— Да-а, война…

— На войне без жертв не бывает, — откликнулся молодой, лет двадцати пяти, рабочий.

На заводе редко можно было встретить людей такого возраста. Это были высококвалифицированные специалисты, которых в армию не брали. Оставили на заводе. Молодые, здоровые, они чувствовали себя очень неловко среди подростков, женщин и пожилых мужчин. Они рвались на фронт, но их не пускали. Цыганков не раз слышал разговоры о заявлениях с просьбой послать на передовую. Чаще всего такие просьбы встречали решительный отказ.

Но парню, который произнес стандартную фразу «На войне без жертв не бывает», повезло. Когда люди расходились по местам, Цыганков шел за ним и видел, как парень показывал соседу бумажку.

— Повестку из военкомата получил, — говорил он, и в его голосе слышалось ликование. — Такого-то числа, с вещами… Три рапорта без результата… Четвертый — пожалуйста!

Его поздравляли, ему завидовали…

Мастер отобрал группу ремесленников и поручил ей несложную работу — завинчивать крышки сальников на опорных катках. Ребята были разочарованы. Прошлый раз им доверили чистку и смазку пулеметов — это было куда интереснее.

К делу приступили без особого энтузиазма. Чего проще — взял горсть болтов, приставил крышку к колесу и орудуй ключом.

Один каток, второй, третий, десятый, пятнадцатый… Однообразная работа. Руки через пару часов стали уставать.

Первым не выдержал Синицын. В минувшую ночь он долго не ложился (ждал Цыганкова), и теперь его клонило ко сну. Петька попытался припомнить всю «Песнь о вещем Олеге» (иногда на занятиях, когда нападала дремота, это помогало), но сбивался на втором четверостишии, и глаза все равно слипались. Не в силах больше сопротивляться сну, Синицын незаметно выскользнул из цеха.

Цыганков хватился Петьки, когда кончились болты и нужно было кого-то послать за ними на склад.

— Где Синицын? — спросил он у ребят.

— Да он уже час, как пропал куда-то.

— Опять, наверно, дрыхнет где-нибудь, — рассердился Цыганков. Он знал эту слабость за своим товарищем: тощий, нескладный, тот постоянно не высыпался, а на работе уставал быстрее других ребят. В перерыв он послал ребят разыскать Синицына.

Петька лежал на траве возле цеха и сладко посапывал. Уголок он выбрал укромный, прохладный.

Один ремесленник пощекотал Петькин нос соломинкой. Петька потер нос кулаком, но не проснулся, только повернулся со спины на бок. Тогда ребята, тихонько перешептываясь и посмеиваясь, приступили к очередной затее…

Перерыв кончался, когда Иван увидел своих товарищей. Впереди шел Петька, за ним — подозрительно веселые ребята. Рабочие оглядывались на Петьку и тоже улыбались. Но Петька этого не замечал. Он подошел поближе, и тогда Цыганков увидел на его лбу надпись сажей: «Але-оп!»

Цыганков и еле сдерживавшиеся до этого ребята дружно захохотали. Синицын недоуменно уставился па них и пробормотал:

— Ну и вздремнул чуточку!.. Ну и подумаешь!..

Это только усилило смех.

— Это что еще за карнавал на производстве? — послышался голос мастера. — Перерыв кончился, приступайте к работе.

Утром, когда Цыганков еще спал, в общежитие ремесленников вошел невысокий паренек. Он спокойно, словно уже бывал здесь, оглядел ряды коек и спросил у проснувшихся ребят:

— А где тут Иван Цыганков, калачевский?

Незнакомых всегда встречали настороженно, даже чуть враждебно. А тут еще независимый том…

— А ты кто такой? — ответил вопросом на вопрос Петька Синицын.

Незнакомец, не смущаясь, спокойно оглядел щуплую Петькину фигуру в синей майке-безрукавке, тощие голые ноги, свесившиеся с кровати, и, мысленно решив, что если ремесленник задерется, то ему несдобровать, фыркнул:

— Тоже мне, допросчик нашелся!..