Иосиф Гуммер - Это было в Калаче

Потом, правда, скованность проходила, и они подолгу оживленно болтали.

Так было и сегодня.

— Отец опять болеет, — говорила Валя. — Так что в кино, как условились, не пойдем.

— Жалко. А идет, знаешь, что? «Антон Иванович сердится». Веселая, говорят.

— Что поделаешь, Ваня, не могу же я больного папку оставить. Вот кончу работу и побегу…

Иван помолчал. Он еще ни разу не видел отца Вали. Она приглашала: «Зайди же к нам домой, папка хороший». А он стеснялся.

Иван решил переменить тему разговора, отвлечь Валю от мрачных мыслей.

— Ты знаешь, — сообщил он, — вчера наш мастер при всех говорит мне: из тебя, Цыганков, все-таки выйдет настоящий электрик.

— Хвастунишка! — усмехнулась Валя. — Ну какой же ты хвастунишка!

— Нет, серьезно! А еще говорит, что сейчас работать в тылу так же почетно, как воевать на фронте. Но тут он, по-моему, перегнул. Там бомбы, мины, смерть… А здесь? Ну, работаем мы, пацаны, как взрослые. Ведь мужиков на заводе, знаешь, как мало осталось? Женщины да ремесленники работают. А все-таки на фронт бы!..

Иван мечтательно вздохнул.

— Эх ты! На фронт!..

— А что ты думаешь? Я бы, знаешь!.. Я бы не хуже других!

Иван постеснялся сказать, как бы храбро он там сражался (опять назовет хвастунишкой), и перевел разговор на другое:

— Сводку сегодня читала?

— Нет.

— Немцы снова перешли в наступление. На этот раз на юге. Но разве из сводки поймешь, как там дела у наших? «Наши войска в таком-то направлении ведут ожесточенные бои…» Лучше бы сказали, а далеко ли немцы, скажем, от Ростова, от Калача…

— А ночью сегодня фашисты опять на город бомбы сбрасывали…

Они немного помолчали, а потом Валя тихо спросила:

— Как думаешь, Ваня, немцы будут в нашем городе?

— Что ты! Ни за что!

— Я это к тому говорю — куда мне тогда с больным папкой деваться?

— Не бойся, Валя!

— Вставай, братец Корольков! — Петька Синицын ухмылялся во весь рот и тормошил спящего Цыганкова. — Вставай, говорю. На завод пора.

Иван с трудом раскрыл тяжелые веки. Вчера он опять вернулся поздно, и вставать очень не хотелось. Но порядок есть порядок, и нарушать его нельзя.

Он потянулся так, что захрустели суставы, вытащил из тумбочки замасленные брюки, в которых ходил на работу.

А Петька не унимался. Он, конечно, успел разболтать ребятам, как они «ловко разыграли двух дурех» (умолчав, разумеется, о том, что Валя его разоблачила). Теперь он называл Цыганкова не иначе как «братец Корольков». Такой уж задиристый был Синицын: в ремесленном училище его считали первым другом калачевца, но и в его адрес Петька любил отпускать шуточки. До сегодняшнего утра они были безобидны, и Цыганков их терпел. Но сейчас Петька перешел все границы.

— Поздненько, братец Корольков, стал возвращаться. Уж не начал ли с теми девчонками погуливать? Какую же выбрал — Вальку-зазнайку или Нинку-тихоню? Валька, она ничего, вот только личико, словно блин.

Он осекся. Кулаки Ивана медленно сжались, на голых руках напряглись мускулы. В неподвижном взгляде Цыганкова было что-то такое, от чего Петька испуганно попятился. Ему вовсе не хотелось получить по физиономии от друга: знал — у того рука тяжелая.

— Что ты, Ваня? — пробормотал Синицын, отступая. — Уж и пошутить нельзя!.. Я ж не хотел…

Иван сделал шаг вперед, Синицын резко отступил, сел на скамейку, не удержался и шлепнулся на пол. Когда он вскочил, потирая затылок, вся комната стонала от хохота. Цыганков расслабил мышцы и тоже улыбнулся.

— Эх ты!.. Акробат! — сказал он и пошел в умывальную. За его спиной раздался новый взрыв смеха. Смеялись над «акробатом Синицыным».

Через две минуты Петька подошел к рукомойнику, под которым, нагнувшись, плескался Иван.

— Ваня, а, Ваня! — Вид у Синицына был сконфуженный и виноватый. — Ты уж не сердись, разве я что обидное сказал? Посмеяться, что ли, нельзя?

— Смейся, сколько хочешь. Но если еще Валю хоть словом заденешь, получишь во!.. — Цыганков поднес к Петькиному носу намыленный кулак.

— Что ты, Ваня! Валю разве можно!.. Она девчонка умная, боевая… — Видя, что глаза Цыганкова подобрели, Петька хихикнул: — Ловко она меня тогда отбрила, а?

Ремесленное училище готовило рабочих для завода «Красный Октябрь». Ребята работали на этом заводе. Но иногда их направляли группами на соседние предприятия. Задания приходилось выполнять самые разные: в военное время не очень-то считались с тем, к какой специальности тебя готовят.

Зимой ремесленники были землекопами: вместе со взрослыми строили железнодорожную ветку к переправе через Волгу. Зима 1941/42 года была суровой. Ребята долбили ломами мерзлую землю, укладывали шпалы. Вокруг горели костры. К ним на минутку-другую то и дело подбегали озябшие люди. Ох и нелегкой была эта зима!

Весной ремесленники стали бетонщиками — готовили бетонные колпаки для долговременных огневых точек. За этими колпаками приезжали военные, грузили их на машины и увозили на запад. Ребята старательно относились к работе: их продукция была очень нужна фронту.

Несколько раз их посылали на тракторный завод. Там ребята слесарили.

Так вот и выходило, что каждого ремесленника готовили к одной специальности, а он попутно овладевал и другими: слесаря, токаря, фрезеровщика, монтера…

Сегодня группа, где обучался Цыганков, снова направлялась на тракторный.

Этот завод нравился Ивану больше, чем «Красный Октябрь». «Красный Октябрь» выпускал сталь высокого качества. Цыганков знал, что из этой стали делают броневую одежду для военных кораблей, танков, бронепоездов. Но все это происходило где-то в другом месте, за пределами завода.

На тракторном — другое дело. Здесь делали танки. А танк — это не какой-нибудь кусок металла, который сразу в дело не пустишь. Танк, едва сошел с конвейера, — хоть тут же в бой. И когда эта тяжелая, на первый взгляд, неуклюжая машина проходит мимо тебя к заводским воротам, приятно сознавать, что ты тоже участвовал в ее сборке.

Конвейер, на котором собирали тридцатьчетверки, каждый раз производил большое впечатление на Цыганкова. Вот в одном конце огромного цеха ставят низкую и пустую броневую коробку. Передвинувшись на несколько метров, коробка обрастает катками — большими стальными колесами. Чуть дальше в нее опускают баки для топлива и масла, радиаторы, мотор, затем — коробку передач и фрикционы — механизмы, которые передают вращение коленчатого вала двигателя на ведущее колесо. В коробке становится тесно. Подъемный кран осторожно опускает на нее башню с пушкой и пулеметом. На выходе машину поджидают две разостланные гусеницы. Танк, соскользнув с конвейера, попадает прямо на них. Рабочие ловко соединяют концы гусениц, и танк будто оживает: гулко стреляют выхлопные трубы, в цехе виснет едкий дымок отработанного дизельного топлива. Машина, гремя траками, выходит на заводской двор.