Владимир Илюшенко - Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие

Но давайте сегодня говорить не только и не столько о смерти, потому что тот, кто отдал жизнь за Христа и за нас, тот жив. К тому же христианство отца Александра было не угрюмым, не подозрительным, а радостным. Иначе и не могло быть, потому что он светился любовью и так близок был ко Христу. Как говорил митрополит Сурожский Антоний, «одна любовь определяет святость». И еще: «На протяжении веков святость была выражением любви».

Это великое счастье и великая радость, что отец Александр подарен нам, что он и сейчас с нами, что он останется с нами во веки веков.

Многие из вас (а может, и большинство) были, очевидно, в этом зале, когда мы проводили вечер памяти отца Александра 11 сентября прошлого года. Вы знаете, что это был за день и какой был тогда шок. Но все‑таки хорошо, что мы были тогда вместе. Сегодня будет совсем другой вечер — вы увидите. Тем не менее 11 сентября — это трагический день еще и потому, что это день Усекновения главы Иоанна Предтечи, день похорон отца Александра Меня.

Когда мы собираем вас в этом зале дважды в год на вечера памяти, мы что, хотим просто устроить концерт? Нет, не только концерт, хотя концерт всегда бывает, и замечательный, — мы хотим, чтобы люди, пришедшие сюда, задумались: когда мы говорим об отце Александре, с кем мы имеем дело?

Мне хотелось бы, — может быть, впервые — не просто сказать в очередной раз о значении отца Александра, но поставить проблему. Эта проблема — отношение к святости.

11 сентября 1990 г., когда мы хоронили отца Александра, во время панихиды меня спросили: «Вы хотите сказать что‑нибудь?» Я не очень был готов к этому — был в состоянии ошеломления, как все мы, — но почувствовал, что должен сказать. Не только тем, кто был тогда в Новой Деревне, но отцу Александру, ему самому, потому что он стоял передо мной, сказать то, что я не говорил ему при жизни, и я ответил: «Да, хочу».

Наверно, главное, что я говорил тогда, было вот что: отец Александр не только великий праведник, но и святой. Он часто говорил, что святой — это человек, служащий Богу. Именно это и было смыслом жизни отца Александра. Он служил Богу, служил Церкви, служил Истине. Он был голосом Истины в наше время. И он служил нам — всем и каждому из нас. Он отдал себя без остатка. Он принес себя в жертву. И он был не просто святым — его правильно назвать священномучеником, потому что он погиб за веру.

На одном из первых вечеров памяти отца Александра я повторил: отец Александр Мень — святой. И тогда это вызвало переполох, даже смятение, в том числе среди некоторых людей, близких к отцу Александру. Один из них, свежеиспеченный священник, счел нужным тут же отмежеваться от моих слов — публично. Он сказал примерно так: да, у отца Александра немало заслуг, он замечательный проповедник, мы ценим его, но вот со святостью надо быть поосторожней, это очень ответственные слова, не надо нам давать таких оценок, не надо делать из отца Александра идола.

Короче говоря, смысл был такой: святой? Но Патриархия ни о чем подобном пока не заявляла, а мы уже лезем поперек батьки, дерзаем говорить от себя такие вещи. Мы можем этим только повредить отцу Александру. И он только человек. Очень хороший человек, но не более. А что сверх того — идолопоклонство.

Я‑то считал, что правда христианину никогда не может повредить. А я говорил правду и был вполне согласен с Михаилом Булгаковым: говорить правду легко и приятно. И, кстати говоря, никакой дерзости в моих словах не было — это была просто констатация факта. Я и при жизни отца Александра знал, что он святой, а уж после его смерти мне казалось, что это стало очевидно если не всем, то многим.

Я потом сталкивался с этой логикой насчет идолопоклонства неоднократно — от Лёзова и Кураева до сего дня — и в общем давно уже понял, что за этим скрывается.

Можно ли сделать из отца Александра идола? Странный вопрос. Разве он Алла Пугачева или Филипп Киркоров, или Алсу какая‑нибудь? Бритни Спирс? Есть кумиротворение, идолопоклонство, а есть почитание святых. Это принципиально разные вещи. Когда мы говорим о Серафиме Саровском или Сергии Радонежском, когда мы обращаемся к ним с молитвой, мы же не говорим, да никто и не посмеет сказать, что мы делаем из них идолов! Но ведь то же самое относится к отцу Александру.

Вы, наверно, помните слова Христа: хула на Сына Человеческого простится, а хула на Духа Святого — нет, никогда не простится, потому что это бесстыдное противление Истине.

Обвинять в идолопоклонстве, как только заговоришь об отце Александре, — это коварный прием, основанный на подмене понятий, это заведомая игра на понижение. За всеми этими словесами насчет творения идолов стоит одна простая вещь — зависть.

Отец Александр относился к зависти очень серьезно. Он говорил, что это великая и страшная сила. Когда посмотришь с этой точки зрения на историю человечества и даже на метаисторию, немедленно найдешь архетип — Люцифера, ангела Денницу: грехопадение — на небесах, а потом и на Земле. Потом следуют Каин, Ирод, Иуда — имена, ставшие нарицательными. Зависть очень быстро переходит в ненависть. Этот механизм описан у Пушкина — «Моцарт и Сальери». Зависть и ненависть двигали теми, кто обрек Христа на Голгофу. Зависть и ненависть привели к гибели отца Александра.

Когда я говорю о завистниках отца Александра, я знаю о чем говорю. Я хорошо знаю этот тип людей. Обычно это люди не без способностей, но снедаемые честолюбием, закомплексованные, считающие, что им сильно недодали, и самоутверждающиеся за чужой счет. А когда имеешь дело со святым — с подлинным святым, а не с подменным, — всегда имеешь дело с действием Святого Духа, и тут необходимо благоговейное отношение и к самому святому и к Тому, тем более, Кто за ним стоит. Но вот как раз этого чувства — благоговения, благодарности святому, а через него Господу, бескорыстного признания чужих заслуг — как раз и не хватает некоторым людям.

Недавно, в связи с выходом моей книги об отце Александре, я получил показательную взбучку от одного молодого ревнителя благочестия, и опять из‑за того, что я даю будто бы завышенную оценку своему духовному отцу. Этот человек опубликовал специальную статью, обличающую мое неправославие. Его возмутило уже начало авторского предисловия, например, такая фраза, — как мне кажется, совершенно невинная: «Отец Александр Мень — одна из самых ярких фигур XX века». Как можно такое писать, если священноначалие этого не говорило? А я еще посмел сказать, что отец Александр «был духовным лидером России», а это, по мнению ревнителя, еще хуже. Но ведь самые достойные православные священнослужители говорили об Александре Мене и в более превосходной степени. Так, архиепископ Иоанн Шаховской назвал его «добрым пастырем», который «дает душам не только общие учительные истины, но и вводит в реальность самого Божьего дела в мире и нашего дела — быть открытыми благодати». А митрополит Сурожский Антоний писал о нем как о «свидетеле Веры, Жизни и Правды — и Божией, и человеческой».