З. Зорина - О чем рассказали «говорящие» обезьяны: Способны ли высшие животные оперировать символами?

Можно было бы оставить этот эпизод без комментариев, предоставив читателям право обвинить нас в цитировании сомнительных данных. Но мы предпочитаем привести еще одно, весьма гипотетическое, свидетельство о свойстве перемещаемости, на этот раз относящееся к естественной коммуникативной системе шимпанзе. Это эпизод (тоже уникальный и не поддающийся проверке), который можно истолковать как факт передачи невербальным путем информации, известной только адресанту. Его приводит в своей книге «Развитие интеллектуальной основы деятельности приматов» (2001) Светлана Леонидовна Новоселова:

В 60-е годы ХХ в. шимпанзе Лада, о поведении которой мы уже неоднократно писали, была переведена из Колтушей в Москву, в возглавляемую С. Н. Брайнесом лабораторию при Институте психиатрии АМН СССР. Однажды возникла необходимость вывести

Ладу на свежий воздух, но она категорически отказывалась заходить в перегонный коридор, так что решено было сделать это принудительно. На Светлану Леонидовну надели всю, какая оказалась под рукой, защитную одежду, фехтовальный шлем и краги, и ей удалось схватить и понести Ладу в парк. Та выла и яростно сопротивлялась. Светлана Леонидовна молчала, чтобы Лада не могла узнать ее по голосу, — отношения были бы испорчены. На следующий день они встретились в обычное время, и тут произошло то, чего автор никак не ожидала. «Обезьяна, драматически воздев руки, привстала в своем гнезде на широкой полке, спустилась и, бегая по клетке, воспроизвела интонационно очень верно в своем крике, который продолжался не менее 30 мин, эмоциональную динамику переживаний предшествующего дня. У меня и у всех окружающих сложилось полное впечатление „рассказа о пережитом“. В заключение Лада припала ко мне с жалобным воплем, а затем и со звуками дружелюбия» (Новоселова 2001, с. 69).

Как нам кажется, сбор и осмысление подобных фактов, полученных от таких же квалифицированных и объективных наблюдателей, поможет в конце концов выяснить точнее, в какой мере антропоидам доступно свойство перемещаемости.

Одна из отличительных особенностей языка человека, которая входит и в критерии Ч. Хоккета и в любые его определения, это культурная преемственность — способность передавать информацию о смысле сигналов от поколения к поколению посредством обучения и подражания, а не за счет генетической преемственности — срабатывания наследственных механизмов. Вопрос, присутствует ли это свойство в усвоенной шимпанзе системе коммуникации, с самого начала исследований активно обсуждался. Отдельные наблюдения показывали, что живущие в группе шимпанзе и гориллы, например уже взрослые Коко и Майкл, перенимают часть знаков друг от друга. По данным Д. М. Рамбо и М. Д. Бирана (РАМБО, БИРАН 2000) Лана, после окончания экспериментов не прервавшая тесного общения с Шерманом, Остином и другими обезьянами, значительно расширила свой лексикон, наблюдая за ними, и продолжала при случае охотно пользоваться клавиатурой.

Однако надежный ответ на этот вопрос можно было получить, наблюдая за тем, будут ли осваивать амслен детеныши «говорящих» обезьян. Для Р. Футса такая возможность открывалась в 1979 году, когда Уошо наконец родила своего первого (и единственного) сына, которого назвали Секвойя — в честь вождя индейцев, создавшего письменность племени чероки. Однако в двухмесячном возрасте он погиб от пневмонии, и пришлось спешно разыскивать новорожденного шимпанзе, которого хозяева согласились бы отдать Уошо на воспитание. Такой шимпанзенок по имени Лулис нашелся в Атланте, в Центре приматологических исследований Р. Йеркса. Лулис прибыл в Оклахому 24 марта 1979 г., в возрасте 10 месяцев, и Уошо, несмотря на то что сразу определила, что это не ее ребенок, приняла его почти без колебаний. А вот Лулис сначала побаивался своей новой матери.

Главной задачей этого этапа работы было выяснить, станет ли детеныш сам учиться амслену у матери и окружающих и будет ли Уошо самостоятельно и направленно учить его. К этому времени благодаря работе А. и Б. Гарднеров (GARDNER & GARDNER 1985, 1989), обучавших амслену группу из четырех молодых шимпанзе, уже было известно, что многим знакам они научились, просто наблюдая реакцию старших на интересные предметы и события. Став взрослыми, Мойя, Пили, Тату и Дар, как и Уошо, объяснялись знаками и с друзьями, и с незнакомыми людьми.

Поведение Лулиса вполне соответствовало этим наблюдениям. Никто из персонала не показывал ему знаков, и в его присутствии люди старались не использовать жестов за исключением разве что семи самых необходимых для поддержания порядка. Своему первому знаку (имя одного из сотрудников) Лулис научился на восьмой день жизни с Уошо. Вскоре, наблюдая за ней, он усвоил еще три знака: «ЩЕКОТАТЬ», «ПИТЬ», «ОБНИМАТЬ» (FOUTS ET AL. 1982, 1989; FOUTS, Mills 1997/2002). К концу 1981 г. от Уошо и других обезьян он перенял 32 знака, и в 90 % случаев это происходило спонтанно, без подсказок матери. Через день после того как Лулис усвоил жесты «СКОРЕЕ» и «ДАТЬ», Футс, давая ему пить, внезапно, без предупреждения, отнял чашку от его рта. Лулис посмотрел на Футса и прожестикулировал: «СКОРЕЕ ДАТЬ» — и это была его первая комбинация двух знаков. После восьми недель, проведенных с Уошо, годовалый Лулис неизменно применял жесты при общении и с людьми, и с обезьянами. В первые 18 месяцев после усыновления он спонтанно овладел более чем двадцатью знаками. В последний год работы (1985) Лулис уверенно использовал 55 знаков. Он употреблял их в одном из каждых восьми контактов с другими шимпанзе. Но когда он бывал с Даром, своим лучшим другом, он жестикулировал чаще (в одном случае из пяти). В среднем Лулис теперь «разговаривал» с Даром в три раза больше, чем с Уошо. Как и дети шестилетнего возраста, Лулис пользовался языком, чтобы укрепить свои дружеские отношения. Он был первым животным, которое выучилось языку-посреднику от других животных!

Интересно отметить, что люди практически не разговаривали с Лулисом на амслене до 24 июня 1984 г., т. е. первые пять лет его жизни, а когда заговорили, он не отвечал им, по-прежнему реагируя только на акустическую речь. Потребовалось 4 месяца, чтобы Лулис начал общаться с людьми на амслене (Fouts R. 1994; Fouts D. 1994; Fouts et al. 1982, 1984, 1989).

Итак, Уошо, как правило, не приходилось прибегать к активному обучению Лулиса, потому что он, как и дети, усваивал язык в силу внутренней потребности к социальному взаимодействию. Но время от времени Уошо все же превращалась в наставницу своего сына. Однажды Футсу удалось наблюдать, как она поставила перед ним стул и пять раз повторила знак «СЯДЬ НА СТУЛ». В другой раз она на глазах у Лулиса несколько раз подряд повторила знак «ПИЩА», когда один из добровольных помощников поставил перед ней миску с овсянкой. Затем она нужным образом сложила пальцы на руке Лулиса и приложила к его губам несколько раз — в точности так, как в свое время это проделывал с нею Футс или как это делают родители с глухими детьми. Материнский урок оказался эффективным, и Лулис очень быстро усвоил этот знак. Характерно, что Уошо приобщала Лулиса не только к языку жестов. Она, например, научила его играть в прятки именно так, как в свое время ее научил Р. Футс, а Лулис сам придумал игру в догонялки. Все это очень напоминает распространение культурных навыков у диких шимпанзе — когда, например, мать споро и доходчиво показывает дочери, как раскалывать камнем орехи (BOESCH 1991). Преднамеренное обучение детенышей матерями с исправлением ошибок — одна из тех сфер поведения, которые считались сугубо человеческими. Наличие такой способности у горилл и шимпанзе составляет одну из важнейших особенностей поведения антропоидов, отличающую их от остальных животных, даже от других приматов. Она основана, по-видимому, как на развитой способности осознавать собственные действия, так и на умении поставить себя на место сородича — «другого» (PREMACK & PREMACK 2003; TOMA-sello, Call 1997).