З. Зорина - О чем рассказали «говорящие» обезьяны: Способны ли высшие животные оперировать символами?

Так, по мере углубления наших знаний о жизни шимпанзе (и других антропоидов) в их естественной среде обитания, со всеми ее сложностями и тонкостями, в сочетании с результатами лабораторных экспериментов и изучения «говорящих» обезьян, постепенно выявляются все новые признаки сходства их поведения с человеческим. Как подчеркивает Р. Футс, значение «Проекта Лулис» состоит в том, что впервые удалось подтвердить сходство процесса усвоения языка шимпанзе с человеческим и представить этот процесс как культурный феномен. Уошо приобщала сына к жестовой системе коммуникации, а тот с готовностью ее усваивал, и это очевидно способствовало укреплению связи между ними. Футс высказал даже предположение, что первопричиной возникновения и эволюции языка у наших предков гоминид была та роль, которую он играл в укреплении общения между матерью и детенышем. Такое общение особенно важно для всех животных с долгим периодом детства, т. к. нацеливает детеныша на подражание и обучение.

Способность перенимать жесты друг у друга была обнаружена и у участников прочих языковых проектов. Самое яркое подтверждение культурной преемственности в освоении языков-посредников предоставил нам бонобо Канзи, а затем и другие дети Мататы, которые начинали осваивать клавиатуру, просто наблюдая за матерью. В конце 1990-х годов сын Панбэниши Ньют приобщился к йеркишу таким же образом.

Такой же феномен обнаружили и японские приматологи (MATSUZAWA 2002), изучавшие использование символов у шимпанзе Аи (см. выше, раздел «Изучение способности животных к символизации»). В апреле 2000 г. у нее родился детеныш по имени Аюму, который с рождения присутствовал на опытах. В тот период времени эксперимент (один из вариантов выбора по образцу), в котором участвовала Аи, состоял из двух фаз. В первой фазе обезьяне показывали на экране белый круг (сигнал готовности к опыту), который исчезал после прикосновения к нему, а внизу на экране появлялся знак, соответствующий определенному цвету (образец). Когда обезьяна касалась этого знака, в верхней правой части монитора появлялись друг над другом два стимула для выбора. Если обезьяна давала правильный ответ — выбирала прямоугольник, соответствующий по цвету знаку-образцу, она получала подкрепление — монетку в 100 иен. Вторая фаза эксперимента включала задачу на «использование денег»: после накопления 3–4 монеток (идея накопления не была предусмотрена экспериментаторами и принадлежала самой Аи) шимпанзе шла к «торговому» автомату, опускала монету и выбирала вид лакомства, нажимая на соответствующую этикетку.

И вот однажды, когда Аюму было около 10 месяцев, он подошел к монитору и ткнул пальчиком в белый круг (сигнал готовности к работе). Поскольку во время всех опытов шла видеозапись, экспериментаторы могут документально подтвердить, что это был действительно первый случай инициативного участия Аюму в опыте. Вслед за белым кругом на экране появился иероглиф, обозначающий коричневый цвет. Не прошло и трех секунд, как Аюму прикоснулся к этому знаку, и в верхней части экрана появились стимулы для выбора — розовый и коричневый прямоугольники. Оказалось, что «правильный» (коричневый) стимул был расположен в самой верхней части монитора, на расстоянии 70 см от пола (рост Аюму в тот момент был около 60 см). Шимпанзенок вытянул левую руку и попытался дотянуться до коричневого прямоугольника, но не смог. Тогда он попробовал совсем распрямить спину, но опять не дотянулся. Лишь с третьей попытки, опершись ногой на полочку перед монитором, Аюму смог добраться до нужного стимула. Видеозапись ясно демонстрирует, что он пытался достать именно его. Поскольку ответ был правильный, Аюму получил 100-иеновую монетку и с явным удовлетворением стал с нею играть. Таким образом, с первой же попытки Аюму правильно решил задачу с несколькими действиями, продемонстрировав в столь непростой ситуации способность подражать матери, которой потребовалось около семи лет, чтобы овладеть всей премудростью. Сначала он только играл с монетками, а через 5 месяцев уже научился «покупать» лакомства в автомате (пока не делая выбора). Еще через несколько месяцев Аюму уже тщательно изучал изображения лакомств и выбирал то, какое ему нужно. К трем годам он полностью освоил все, что умела его мать.

Если судить даже по этим примерам, феномен усвоения новых знаков путем подражания сородичам, очевидно, органически свойствен поведению приматов. Об этом свидетельствует и широко известный факт культурной передачи ряда новых пищедобывательных навыков у японских макаков, а также обычай разбивать камнем пальмовые орехи, распространенный в некоторых популяциях шимпанзе (Гудолл 1992; DE Waal 2001; BOESCH 1991 и др.). В пользу этого говорят и наблюдения Л. А. Фирсова, сделанные им в процессе работы с антропоидами в лаборатории и в полевых условиях. По его данным они «изобретают» достаточно собственных (так называемых артифициальных) сигналов, чтобы привлечь к себе внимание, выйти из вольеры, добиться ласки, лакомства и т. п. Поскольку такие инновации почти всегда подкрепляются, частота проявления у «авторов» растет вместе с числом подражателей — наиболее предприимчивых сородичей. Среди последних однажды оказалась молодая самка Эля, временно привезенная в Колтуши из зоопарка Ростова-на-Дону. Когда через несколько лет ее вернули обратно, она с успехом продолжала применять усвоенные в Колтушах приемы, причем остальные шимпанзе немедленно стали следовать ее примеру. Л. А. Фирсов отмечает это как «факт более чем интересный!» (Фирсов 1993, с. 57).

Данные Р. и Д. Футс о том, что детеныш шимпанзе усваивает амслен путем подражания сородичам, были с интересом и готовностью восприняты всеми, кто уже признал факт близкого сходства между людьми и шимпанзе в усвоении языка человека. Старые противники, напротив, хранили молчание. Впрочем, что они могли сказать? Раньше они заявляли, что Уошо и другие шимпанзе просто были надрессированы определенным жестам для получения подкрепления или же хорошо имитировали их, считывая сигналы, подаваемые человеком. Однако Лулис практически не видел, как жестикулируют люди, поэтому и не существовало сигналов, на которые он мог бы реагировать. Между тем сотни часов видеозаписей показали, как Лулис учился языку жестов у Уошо. Футс расценивал молчание своих оппонентов как неспособность опровергнуть результаты «Проекта Лулис» и как наиболее сильное свидетельство его успеха.

При несомненно положительном отношении к этим данным было все же отмечено, что хотя обезьяны и пользуются знаками в отсутствие человека, неясно, насколько их знаки отличаются по своим функциям от жестов видового языка и насколько объем и характер передаваемой информации выходит (и выходит ли вообще) за пределы его возможностей. Некоторые критики считали, что вопрос о том, что именно (какое содержание) передают жесты обезьян и какой тип коммуникации обеспечивается этими жестами, не был проанализирован с нужной полнотой. По их мнению, эти данные не могли служить убедительным доказательством культурной преемственности в пользовании языком как средством передачи отвлеченной информации, обладающим всеми характеристиками языка человека.