Вера Шапошникова - Ярославичи

Впечатление это усиливалось, когда он начинал говорить. Голос был хотя и хрипловато-прокуренный, но добрый. Была в нем особая интонация снисходительности, рожденная природной мудростью, когда человеческие слабости хорошо известны и читает он их на лицах людских, как в раскрытой книге.

Мы ехали в одном купе — три пассажира. На верхней полке лежал веселый молодой паренек, общительный. Сказал, что соскучился по жене, которая работает в Рыбинске, и едет ее проведать. На вопрос, где работает сам, смеясь, сказал, что разве обязательно нужно работать, если имеет возможность, никого не эксплуатируя, жить на свои средства.

Пожилой спутник, усмехнувшись, спросил, какие же средства у такого молодого, красивого парня, когда успел заработать? Паренек так же весело сказал, что ему и работать особенно не приходится. У родителей сад есть — урюк, виноград, абрикосы. А они, как известно, не картошка, пять-шесть рублей на рынке за килограмм, да еще говорят спасибо, что привез.

Усач покряхтел, похмыкал, что-то думая про себя, и, опять усмехнувшись, но уже не так широко, согласился:

— Это верно, что не картошка. С ней сколько возни, прежде чем поставишь на стол чугунок. А за килограмм всего гривенник платят. На рынке, правда, подороже — тридцать-сорок копеек. И то ругаются, что дорого. Оно, конечно, рабочему человеку на зарплате платить каждый день накладно, на семью килограмма мало. — Опять прикинул что-то в уме и сказал: — Все равно работать надо. Я вон с двадцатого года, а до сих пор не бросаю дела.

Путь до Рыбинска не долог, от Москвы всего одна ночь, но и этого времени оказалось достаточно, чтобы вдосталь потолковать о жизни. Спутник, которого звали Владимиром, к тому же был таким доверчиво-общительным, что вскоре предо мной возникла картина его жизни, ее довоенного мышкинского периода, когда в этом маленьком приволжском городке вся семья обитала в доме, построенном после первой мировой войны отцом.

Семья большая: два брата — Владимир и тот, к которому он направлялся, три сестры, одна и сейчас в том доме живет, а брат перебрался в Рыбинск. Происходит Буслаев из знаменитого коренного рода потомственных кузнецов. Все предки его, сколько знает, были кузнецы, помнит же он только одного — Петра Федоровича, деда, и, конечно, отца Ивана Петровича.

Мать тоже назвал по имени-отчеству — Антонина Петровна. Взята из Рыбинска, дочь кудельника, значит, льном торговал. Лучшая из стряпух была во всем Мышкине.

— Рыбинские женщины всегда славились своей стряпней, особенно пирогами. Больше таких пирогов никогда не ел. Нынче живем хорошо, все есть — куры, утки, цесарки. Ни в чем нет нужды, а вот пирогов таких жена не печет. В заводе нет, как тогда у нас. Сядем за стол, семья большая, порядок был. Сначала отец, а мы за ним едим да похваливаем, а мать подает да радуется. С капустой, с луком, рыбники.

Кузнецы, рассказывал спутник, жили все в одном переулке. Две кузницы Буслаевых да три Орловых, тоже славились мастерством. Был еще дядя Ваня — бондарь. Жил на другой он улице, по соседству.

Мышкин, Мышкин, и сам-то городок всего ничего, стоит себе на левом высоком волжском берегу. В XVII веке принадлежал Москве, Чудову монастырю. Потом, когда Петр III в свое недолгое царствования подписал указ об отобрании от монастырей и церквей их вотчинных земель и о передаче крепостных крестьян государству, и особенно после Екатерининского повеления, придавшего Мышкину статут города, стала развиваться торговля. Но крестьянам от этого легче не стало. Екатерина оформила сословные привилегии дворян, именно в ее пору произошла знаменитая Крестьянская война под предводительством яицкого казака Емели Пугачева, выданного предателями и казненного в январе на Болотной площади в Москве.

Проезжая нынче мимо этой площади, позже, уже в наше время, переименованной в площадь Репина, сквозь струи бьющего здесь фонтана я как бы вижу голову отважного казака, выставленную на пике для устрашения москвичей.

В Мышкине-то вряд ли, а в Рыбинске в последней четверти XVIII века готовились к приходу крестьянского царя. Были учреждены караулы и денные и ночные дозоры, и в случае нападения его «здешними купцами на супротивление предосторожности учинены».

В 1777 году, уже после казни Пугачева, «всемилостивейшим повелением» Екатерины Мышкин стал уездным городом, льготы были дворянам большие. К середине прошлого века вся земля в уезде находилась во владении двухсот шестидесяти трех помещиков, и на каждого приходилось в среднем по сто семи крепостных крестьян.

В кризисное время, когда среднюю Россию охватили крестьянские волнения, в 1849 году, на петербургской почтамт был сдан пакет, адресованный принцу Ольденбургскому, отец которого, изгнанный в свое время Наполеоном из своих владений, нашел пристанище в России и был даже ярославским генерал-губернатором. Пакет пролежал довольно долго невостребованный и, перед тем как его уничтожить, был, согласно правилам, вскрыт. В пакете оказалась тетрадь со стихами, которые были озаглавлены: «Книга, именуемая Вести о России, взятые из мирской жизни, с дел и слов народа, с приложением (переложением) на стихи Петром О...» По языку и содержанию повести был установлено, что написана она ярославским крестьянином, жившим в Петербурге на оброке. Этот исторический, единственный в своем роде документ, обнаруженный уже в советское время в архиве, раскрывает беды, причиненные русским труженикам крепостничеством, то, о чем в это же время писал в своих стихах Николай Некрасов, посвятивший лиру «народу своему».

Отмена крепостного права и тут, в Мышкине, способствовала развитию промышленности. К концу XIX века в нем существовало уже несколько перерабатывающих местную продукцию заводиков — крупяной, маслобойный, пряничный. В описание города вошли и те пять кузниц, о которых говорил Буслаев — реальный представитель времени, живая с ним ниточка связи.

Он сидел, поглаживая свои казацкие усы, и я спросила: откуда они, случайны ли или есть какая связь?

— А та связь, что поселился я после войны в Краснодарском крае. — Буслаев привычным уже движением погладил ус, один и другой. — Вернулся раненый, тут хоть и не было войны, а жизнь не баловала. Друг фронтовой написал: «Приезжай, устрою». Поехал, понравилось, и остался. Три дочки, двое внучат уже не мышкинские. Не понимают, почему каждый год на отпуск еду домой.

— А правда, почему вы едете в Мышкин?

Теперь к окончанию в название города прибавлено «о». Очень уж ласковое название. На щите герба — зеленое поле. А ведь небогата здешняя земля, хоть и мало в окрестностях было болот, самое большое, где часто охотился молодой Буслаев, Пустопорожний мох занимало всего двести десятин. По скудости исторических документов, мне трудно сказать, почему отходники из Мышкина шли главным образом половыми в трактиры. Может быть, вот так же, как и Буслаева, позвал какого-то зажатого тисками нужды его удачно устроившийся приятель, и пошла, потянулась цепочка, стала, как нынче сказали бы, специализацией.