Михаил Кириллов - Перерождение (история болезни). Книга первая. Восьмидесятые годы – 1992 год

Форосская «тайна» Горбачева позорно заканчивается. Посреди этой гадости – торжествующий Руцкой, дорвавшийся до известности, именно он привозит Горбачева и получает звание генерала… Из гоголевских типов он – Ноздрев, из житейских – типичный персонаж аэродрома в нелетную погоду. Но до боли знакомый, почти родной. Один из «коммунистов» – перебежчиков.

ГКЧП – в тюрьме, а где же в эту августовскую жару остальные члены ЦК, его многочисленные «приводные ремни», Верховный Совет? Такое впечатление, что всего этого просто не было. Быстро отбрасывают свою причастность к «Слову к народу» Зыкина, Громов.

На душе мерзко. Многое неясно. Кажется даже, что, если бы ГКЧП не было, он должен был бы возникнуть по чьему– то изощренному и подготовленному сценарию. Во всяком случае, и Ельцин был на месте, и броневик… Страшновато. Словно происходит землетрясение, а твой дом еще стоит. Кровь то побежит к сердцу, то остановится. Обидно отсутствие отпора. Отчетлива мерзость нейтралитета, нерешительности и капитуляции центральных и местных органов Советской власти, власти партаппарата нерабочей партии. Стало очевидным, что это была мертвая власть, переродившаяся ткань партии, не имевшая никакого отношения к коммунизму. Убрать ее можно было бы только целиком, всем жирным слоем. Смельчаки попытались, но задача их средствами не решилась. Пройдет немного времени, и все это дерьмо послужит прекрасным удобрением для власти рыночной мафии.

26 августа. На последнем парткоме стало известно, что кое-кто намерен сдать партбилет. Если сам министр обороны приостановил свое членство в партии, то и они иначе поступить не имеют права.

Из Москвы доносятся новости: деполитизация, департизация, запрещение компартии или приостановка ее деятельности и ее изданий. Горбачев пытается сохранить свою значимость, опираясь на поддержку Запада, не сознавая, что ничего, кроме презрения, он вызвать уже не может; по-видимому, это посмертно. Сажают в «Матросскую тишину» и Лукьянова – председателя Верховного Совета СССР.

27 августа… Сильно потрепала окружающая обстановка. Подтвердилась мысль: чистое дело нужно делать чистыми руками. Ложь никогда не дает всходов, даже ложь во спасение (ложь о болезни Горбачева). Верным оказалось и предвидение: без человечности не будет и результатов, причем и у тех, кто был, и у тех, кто пришел. Они во многом одинаковы. Происходящее – поверхностно. Чаша реванша будет выпита, а позже, не испытывая конкуренции и сопротивления, не обладая внутренней культурой и нравственной силой, они быстро станут российскими чиновниками, пойдет гулять коммерция и утробный эгоизм. Разве что-нибудь путное может быть из «образованцев».

Я на свои вопросы «оттуда» ответов не жду. Мое место с бедными, с обездоленными. Им я нужен и послужу еще, что и делал всю свою жизнь. 35 лет я лечу рабочих, солдат и крестьян и уже 25 лет учу их детей. Я ничего другого делать не умею. А богатенькие, они же прежде партийненькие, обойдутся без меня. Партия коммунистов – это не где-то, это – я, это – такие, как я. Это не продается, не покупается, это для людей, а не над людьми (как многие пытались) и тем более не против людей. Этого нельзя «приостановить», «запретить», «выбросить» и «уничтожить» демократическим черносотенцам. Покаяния не будет: не в чем. Я бы повторил свою жизнь, ничего в себе не изменив. И сейчас нужно жить и работать спокойно, не творя себе кумиров из похоронной команды.

1 сентября 1991 г. Семестр начался в целом спокойно. Климат в коллективе нормальный. Концентрирую себя на обычной работе, хотя происходящее, конечно, не может не тревожить. Одно дерьмо сменить другое спешит, дав путчу полчаса. Процесс верхушечный, так как не имеет отношения к основному – огромному – слою людей. Но каковы будут последствия?!

В этот же день в 1 класс пошел внук Димка… Ему уже не придётся знакомиться с дедушкой Лениным – началось массовое снятие портретов в школьных классах – и ему уже не суждено будет со временем надеть пионерский галстук. Поразительна законопослушность учительства! А помните – еще вчера: «За дело Ленина – будьте готовы!» – «Всегда готовы!»

2 сентября. Прекращает деятельность партийная организация нашего факультета, как и во всех Вооруженных Силах страны – по распоряжению сверху. Ликвидируется партучет, можно получить партийную карточку. На 4 сентября планируется последнее партийное собрание. Каждый задумывается о предстоящем. Задумываюсь и я. Кто я? Откуда родом? От чего не смогу отказаться? Как дальше жить? На что опереться?

Я хорошо помню своих бабушку Грушу и деда Ивана. Оба они умерли в Ленинграде от голода осенью 1942 г. и похоронены в братской могиле на Пороховоком кладбище. В 1902 г. бабушку, молодую работницу конфетной фабрики, жандарм при разгоне демонстрации бастующих стегал ногайкой с лошади. Жили они с дедом в поселке у Обуховского завода в Питере. В этом же году дед с другими рабочими участвовал в известной стачке, названной Обуховской обороной. Большевиком он не был, их тогда и были-то единицы, но думаю, что о социал-демократах слышал. Все это как легенда осталось в памяти семьи.

Поселок был у заводских путей. Отец мой, Михаил Иванович, рассказывал мне, как мальчонкой чумазым лазал там среди вагонеток. Там же ходил в церковноприходскую школу. Может быть, выбился бы в токари… Революция круто изменила его жизнь. Рабфак. Комсомол. Работа в детских коммунах с людьми, близкими к Н. К. Крупской. Электротехнический институт, Военная академия связи. С 1928 г. член ВКП (б). Работа на оборонных заводах. Советская власть была его властью, властью сотни тысяч таких же рабочих.

С 1934 г. семья – в Москве. Отец – начальник производства артиллерийского завода, расположенного рядом с гигантом «Серп и молот» в Лефортове. Там до самой Заставы Ильича стояли заводы. Жили в бараках, среди узкоколеек, кранов. До сих пор слышу заводские гудки. Охрана на проходных была строгой. Дисциплина. Рабочие отца любили. Помню заводские запахи – теплого металла, стружки, машинного, масла…Там же, в Лефортово, родился и брат Саша.

Отец умер в 1976 г., двух лет не дожив до полувекового срока своего членства в партии. Эта память, безусловно, формировала мое мировоззрение.

В пионеры вступил в 1943 г., в день смерти Ленина, уже вернувшись из эвакуации. Помню, как, несмотря на мороз, шел через Горбатый мост на шоссе Энтузиастов, расстегнув пальто, так, чтобы все видели мой красный галстук. В комсомоле – с 1947 г. Помню, как в день смерти Сталина (я тогда учился в Военно– медицинской академии им. С. М. Кирова в Ленинграде) плакали преподаватели-фронтовики. В партии с 1958 г. Тогда я был врачом парашютно-десантного полка в Рязани той тогда еще славной дивизии, которая под руководством Лебедя только что отчаянно «защищала» Белый дом.