Александр Андреев - Эсеры. Борис Савинков против Империи

Еще несколько ударов мощной руки борцов, подобных Каляеву, буревестников начавшейся революции, еще несколько этих сигналов к восстанию трудового народа, и под его напором свора палачей нашей родины уйдет в темное прошлое истории, полное страданий, унижений и бесчестья.

Слава тебе, светлый, счастливый товарищ!»

В имперских университетах студенты переписывали друг у друга стихи Ивана Каляева и вступали в партию социалистов-революционеров:

Вступающим в партию социалистов-революционеров пропагандисты давали читать протест Каляева в Сенат:

«Мой отец служил околоточным надзирателем в варшавской полиции. Это был честный человек, он не брал взяток, и потому мы очень бедствовали. Братья мои выросли рабочими, и мне одному посчастливилось попасть в университет. С юных лет я свыкся с интересами труда и нуждою, и вскоре стал убежденным социалистом. Я верил в свои силы, восторженно стремился к высшему образованию и имел честные намерения быть честным общественным деятелем, тружеником на пользу родному народу. Я заявил впервые себя публично во время студенческого движения в 1899 году в Петербурге. В результате я был исключен без права обратного поступления и выслан на два года под надзор полиции в Екатеринослав. Это было для меня тяжелым ударом, навсегда определившим мою судьбу.

На все прошения принять меня в университет, даже по истечении срока надзора, я получил холодный отказ. Близость моя с революционными деятелями социал-демократии и влияние народовольческой литературы указали мне выход из неопределенного положения человека, которому отказано в праве жить и развиваться. С тех пор я стал убежденным революционером.

В декабре 1901 года я принял участие в комитете партии социалистов-революционеров накануне декабрьской демонстрации, которая была рассеяна и изранена полицией. Я был готов ответить на это покушением на жизнь тогдашнего губернатора графа Келлера, который вообще буйствовал в губернии, но, будучи одинок, должен был оставить свое намерение. Террористические идеи глубоко запали мне в душу, и я искал их разрешения в действии.

С жаждой знания, с жаждой такой деятельности, которая бы захватила меня всего, я уехал за границу, во Львов, где поступил в университет и занялся изучением революционной литературы. Там я определился окончательно.

Дело Балмашева было как раз моим делом, но, имея связи с социал-демократами, я решил принять участие в нелегальной деятельности, с целью найти себе соратников для открытой революционной борьбы. Летом 1902 года, во время переезда из Львова в Берлин, я был арестован германской полицией на пограничной таможне с революционными изданиями, и выдан русским властям. Выждав окончание этого неприятного для меня инцидента, я в октябре 1903 года уехал за границу. С тех пор до последнего дня я искал случая выйти в качестве террориста.

Мои непосредственные чувства в этом направлении, мои мысли питались вопиющими бедствиями, выпавшими на долю моей родины. За границей я испытал, с каким презрением все европейцы относятся к русскому, точно имя русского – позорное имя. И я не мог не придти к заключению, что позор моей родины, это – чудовищная война внешняя и война внутренняя, этот открытый союз царского правительства с врагом народа, капитализмом, есть следствие той злостной политики, которая вытекает из вековых традиций самодержавия».

Участие Бориса Савинкова в убийстве Плеве и Сергея Александровича недолго оставалось секретом для департамента полиции. В доме его родителей шли бесконечные обыски, доведшие его отца до сумасшествия, а старший брат Александр писал матери из нескончаемой якутской ссылки: «У меня нет веры в этих палачей. Они не отдадут свою власть добровольно. Не пожертвуют ни единой пядью своего благополучия во имя того, за что мы здесь страдаем! Зачем им давать конституцию, когда они сами в ней не нуждаются? Им она не нужна, и, чтобы получить ее, придется ее вырвать у них из горла!»

Отец Савинкова умер, а брат в ссылке застрелился. Заместитель Азефа написал свое слово о своем друге детства Янеке Каляеве и партия социалистов-революционеров издала эту брошюру большим тиражом:

«Бледный, он стоит передо мной, и его громадные, чистые и печальные глаза загораются новым блеском:

«Неужели нельзя силой? Неужели всегда «не убий»? Ведь они убивают? Ведь кровь льется рекой, часто невидимая, всегда невинная. Разве не кровь за кровь, не жизнь за жизнь? И разве не преступление молчать? Разве не стыдно жить? Разве не легче умирать и убивать? Кто решит? И все ли позволено? На что же тогда мы? Или это малодушие, боязнь смерти и преступления? Преступления ли?»

Прошло много времени. Жизнь бросала его, как осенний ветер бросает и гонит уже готовые умереть листья. И снова мы встретились на минуту:

«Теперь нет вопросов. Да-да и нет-нет. Да, нужно и можно. Нет – преступно и стыдно. Кровь взрывает кровь. Нужно и можно мстить. Стыдно и преступно ждать и радоваться жизни. И все-таки жизнь хороша, и смерть хороша. Нужно уметь любить и ненавидеть. Тогда все можно. Понимаешь, всё. И убить можно».