Николай Стариков - Процесс антисоветского троцкистского центра (23-30 января 1937 года)

На вопрос, почему он мер никаких не принял, когда мое личное распоряжение об этом было и как руководителя контрреволюционной организации и как главного инженера (в зале смех), он ответил, что поговорил с моим заместителем Андреевым – начальником капитальных работ – и они решили положение на руднике не улучшать, полагая, что я возражать не буду.

Вышинский:Значит, перехлестнули?

Строилов:Перехлестнули.

Председательствующий:Суд удовлетворяет ходатайство государственного обвинителя о приобщении к делу справки директора гостиницы «Савой» о том, что там с 1 по 15 декабря 1930 года проживал иностранный гражданин Берг. Справка заверена директором гостиницы и имеет печать.

Равным образом, суд удовлетворяет ходатайство государственного обвинителя о приобщении к делу телефонно-адресной книжки Германского государства, VII издание, том II, где значится берлинский адрес Вюстера, совпадающий с записью в записной книжке Строилова.

—

Государственный обвинитель просит суд приобщить к делу четыре въездных производства иностранного отделения административного отдела президиума Мособлисполкома о въезде в СССР и месте жительства инженеров Вюстера, Берга, Флесса и Шебесто. По просьбе тов. Вышинского Строилову предъявляются 20 фотоснимков разных иностранцев. Рассмотрев снимки, Строилов опознает фотографии каждого из инженеров – Вюстера, Берга, Флесса и Шебесто.

Суд удостоверяет, что фотоснимки эти, предъявленные Строилову и опознанные им, идентичны фотоснимкам, имеющимся во въездных производствах.

Подсудимый Шестов из предъявленных ему фотографий опознает снимки Флесса и Шебесто.

Суд удостоверяет, что фотоснимки Флесса и Шебесто, опознанные Шестовым, также идентичны снимкам, имеющимся во въездных производствах.

ДОПРОС ПОДСУДИМОГО НОРКИНА

Председательствующий:Приступаем к допросу подсудимого Норкина.

Подсудимый Норкин, вы подтверждаете показания, которые дали в январе этого года?

Норкин:Да.

Вышинский:Какую должность вы занимали в Кемерово?

Норкин:Начальника Кемеровокомбинатстроя.

Вышинский:Кто вас направил туда на эту должность?

Норкин:Пятаков.

Вышинский:С какими целями?

Норкин:В 1933 году мне стало ясно, что основа моей посылки в Кемерово заключается в том, что я должен выполнять подрывную работу на важнейшем объекте химической промышленности, имеющем огромное оборонное значение. Это мне стало ясно из тех заданий, которые я получил в 1933 году, как член троцкистской организации, от непосредственно руководившего моей работой Пятакова.

Вышинский:Что же вам сказал Пятаков?

Норкин:В основном это заключалось в том, чтобы вести работу по задержке этого строительства в целях подрыва государственной мощи, чтобы при больших капиталовложениях иметь меньше эффекта, причем капиталовложения направлять не на основные объекты, а на менее важные.

Вышинский:То есть омертвлять эти капиталы?

Норкин:Да.

Вышинский:Говорилось ли что-нибудь о мобилизационной готовности различных агрегатов, имеющих оборонное значение?

Норкин:Я подтверждаю то, что сказал. Комбинат этот имеет оборонное значение. Поскольку часть средств отвлекалась, это приводило к ослаблению оборонных объектов. В качестве основного метода нашей работы предусматривалась перепроектировка предприятий, главным образом, под предлогом увеличения мощности или рационализации, оттяжка проектных работ, задержка строительства.

Вышинский:Все эти установки были вам даны Пятаковым?

Норкин:Да.

Вышинский:В каком году?

Норкин:В 1933 году.

Вышинский:Когда вы были назначены на Кемерово?

Норкин:В 1932 году.

Вышинский:А при вашем назначении Пятаков с вами вел разговоры о преступной организации, в которой он и вы участвовали?

Норкин:Я до этого был вовлечен в организацию.

Вышинский:Следовательно, вы ехали в Кемерово со старыми установками, которые вы получили от Пятакова еще раньше? Когда именно?

Норкин:Я исчисляю свое оформление в организации с 1931 года. Тогда и были получены все основные установки троцкистской организации.

Наиболее определенный разговор, где были сформулированы для меня конкретные задания по Кемеровскому комбинатстрою, относится к 1933 году. Из последующих разговоров о нашей совместной деятельности я должен напомнить разговор в середине 1935 года, когда были даны более резкие установки на усиление подрывной работы, и разговор, имевший место недавно, перед моим арестом, где я полупил задание о проведении взрывов и поджогов во время войны.

Вышинский:С Ратайчаком у вас была какая-нибудь связь?

Норкин:С Ратайчаком у меня прямых связей не было. Я в последующем узнал о том, что Ратайчак – свой человек.

Вышинский:Как вы это узнали, почему?

Норкин:Я получил одно указание от Ратайчака и оказалось, что оно имело ту же самую цель, какая стояла передо мной, но тактика была другая. Речь идет о строительстве завода на правом берегу. Мы имели в виду добиться затяжки этого строительства нашим обычным путем. Ратайчак предлагал новые методы, но это было связано с обязательным взрывом фундамента, с существенной переделкой. Одним словом, шума было много, но не давало никакого эффекта. Я пробовал протестовать против этого, но получил указания, что надо слушаться Ратайчака, ибо он свой человек.

Вышинский:Что же вами конкретно сделано в области вредительства?

Норкин:Основной итог заключается в том, что строительство важнейших объектов, имеющих оборонное значение, было задержано. Очень существенным итогом является то, что были факты дезорганизации электроснабжения в Кузбассе.

Вышинский:Про диверсионные акты что выскажете?

Норкин:В 1935 году я получил указание от Пятакова брать основные звенья, чтобы, не распыляясь, получить наибольший результат.

В соответствии с этим мной был задуман вывод из строя нашей ГРЭС путем взрывов. В феврале 1936 года было три взрыва.

Вышинский:К вам обращались органы технического надзора с предупреждением, что то, что вы делаете, может повлечь за собой опасные взрывы?

Норкин:Да.

Вышинский:Был, например, такой случай, чтобы к вам обратились Пономарев и Моносович?

Норкин:Моносовича я не помню, а Пономарева знаю. Он начальник цеха.

Вышинский:Вам было известно, что Пономарев 26 января 1936 года направил на имя начальника цеха котельной записку (т. Вышинский оглашает записку) с предупреждением, что размол некоторых углей опасен и может вызвать большой взрыв с разрушением оборудования и несчастные случаи с персоналом.