Юрий Скоп - Избранное

Михеев устало улыбнулся:

— Да я и сам раньше не знал, что болезни кое-чему учат…

— Стоп, стоп, стоп! — забренчала ножом по тарелке Ксения. — О больницах, о смысле жизни — больше ни звука! Выпьем за весну!.. Вот так! — Она со стуком поставила на стол рюмку. — А теперь я поставлю вам музычку. Свою…

Мягко всплеснулись струны, набирая разымчивый грустный окрас, а затем и вступил знакомый зыкинский голос:

— Ну вот… — развел руками Михеев. — Я думал, ты нам «Интернационал» или «Вихри враждебные…» К несознательным поступкам зовет твоя Зыкина.

— Нет, вы видели его! — воскликнула Ксения, обращаясь к Алексею Егоровичу. Она выключила проигрыватель. — Михеев в роли музыковеда!.. Рационалист ты. Критикан… Спонтанность твою гвоздями приколотили к идее. А несознательность, если хочешь знать, иногда прелестна!.. — Ксения, раскрасневшись, сыграла глазами на Кряквина. — Впрочем, сидите без музыки. Пусть вам же хуже будет. — Она принюхалась. — О-о… Заговорила моя утка. Пойду погляжу.

Кряквин и Михеев остались вдвоем. Потянулась пауза…

— Как здоровье-то, Иван Андреевич? — вдруг ненужно совсем, кашлянув, спросил Кряквин. И сам же рассмеялся: — Вот черт! Нечем ходить — ходи с бубей. Так и я — про здоровье.

— Ничего, ничего. Сейчас вроде все в норме… А в ближайшее время — в санаторий. Там и займемся марафонским бегом.

— Куда собираетесь?

— Как обычно. В герценовский. Под Москву… Там хорошо! Липы…

— Надолго?

— Да кто его знает… Пока эти не отпустят — в белых халатах. Я же теперь у них под микроскопом. А с другой-то стороны… почему бы и не попрохлаждаться? Замещающий меня товарищ… Кряквин его фамилия, не дает ни за что комбинату пропасть. Одно только лестное слышу о нем.

— От Шаганского, что ли? — с неприязнью спросил Кряквин.

— А что? — Михеев почувствовал это. — Юлий Петрович от вас без ума. Он порою действительно чересчур щедр на похвалы в ваш адрес.

— И вас это не раздражает?

Михеев задумался.

— Если честно, то иногда — да.

— Выводы делаете?

— Какие выводы, Алексей Егорович?

— Значит, не делаете. А напрасно…

— Не понял? — насторожился Михеев.

— Шаганскому, вероятно, выгодно разъединить нас.

— Глупости! — возмутился Михеев. — Как вы могли такое придумать? Шаганский…

— Мне неприятен, — перебил его Кряквин. — Как, впрочем, неприятны мне и его взаимоотношения с вами.

— Готовы объяснить?

— Когда и где угодно.

— А не говорит ли в вас в данном случае некоторое… возможно излишнее… ну, скажем, патриотическое чувство… Вы меня понимаете?

— Прекрасно, — отрезал Кряквин. — Говорит, но не мешает. Мне на это наплевать! Лишь бы человек жил и работал на совесть. Понимаете, на совесть! А каких он там кровей и мастей — мне до форточки! Я не антрополог и не этнограф, в конце-то концов. Я — горняк. И я обучен умению отличать пустые породы от содержащих в себе полезный компонент. А Шаганский — пустышка. Это мое глубочайшее убеждение. Но пустышка не безвредная. Нет. Техника безопасности таких вот Шаганских безопасна только для них, но не безопасна для окружающих… — Кряквин взглянул на Михеева.

— Продолжайте, пожалуйста. Я слушаю вас внимательно, — сказал он.

— А может быть, не стоит? — с заботой спросил Кряквин и машинально показал на сердце.

— Благодарю, — усмехнулся Михеев. — Я думаю… мы драться-то не будем? Не нарушим технику безопасности для перенесших инфаркт?

— Конечно же нет, Иван Андреевич…

— А поговорить мне до чертиков захотелось! — сказал Михеев. — Намолчался до одури. Поехали дальше. Вы остановились на технике безопасности.

— Вот именно. На технике безопасности… Общеизвестность, о которой вы, Иван Андреевич, уже говорили… И говорили абсолютно верно… постаралась и тут. Она до основания затерла и смыла истинный смысл этого понятия. Люди настолько привыкли к употреблению этих слов — «техника безопасности», что буквально не слышат и не думают, что они говорят. Техника безопасности — значит, дважды два четыре. Все ясно, все понятно. Не суй нос туда и туда… Оторвет. Она, с ее правилами, охраняет от травли, учит разумному поведению в процессе труда и так далее… Общеизвестно, банально и пресно. Надоело!.. А для меня лично с некоторых пор… техника безопасности… чуть ли не философская категория. Ей-богу! Хотя, конечно, ну какой же из меня философ? Смешно.

— Пошло-поехало! — неожиданно вмешалась Ксения, появившись с блюдом в руках, на котором дымилось жаркое. — Стоило только уйти, а они, как настоящие интеллигенты, дома — о работе, на работе — о женщинах. Ведь праздник же сегодня, господа! Уймитесь. Успеете…

— Извините, Ксения Павловна, — сказал Кряквин. — Больше не будем.

— Вот так и живем… — подмигнул ему Михеев. — Да!.. А что же мы вашу-то Варвару Дмитриевну не захватили? Это же безобразие! Как я мог об этом забыть…

— Ничего, ничего… — поднял руку Кряквин. — Ее нет сейчас в городе. Вчера увезла школьников на экскурсию в Мурманск. На все праздники укатила…

— Ах вот как… — протянул Михеев. — Тогда все равно… предлагаю тост за женщин!

— Которые делают из вас директоров, — подкусила Ксения.

— Допустим… — отстраненно отозвался Михеев и слегка предупреждающе посмотрел на жену: мол, не переигрываешь ли, голубушка?..

Выпили. Стали закусывать. И опять наступила томительная пауза.

— Ксения… — нарушил молчание Михеев. — Понимаешь… Я понимаю… Праздник и так далее… Но ты уж извини… Мне хотелось бы все-таки дослушать соображения Алексея Егоровича…

— О технике безопасности? — хмыкнула она и посмотрела на Кряквина: мол, перестаньте чудить.

— Да, — сухо ответил Михеев. — О технике безопасности.

Кряквин, не мигая, стараясь сохранить бесстрастность, выдержал взгляд Ксении, и она первая опустила глаза. Сморщила нос. Ей вдруг сделалось как-то невыносимо скучно. Тоскливо… «Дура я, дура… — подумала она о себе и пожалела себя. — Столько готовиться, ждать, фантазировать… Толкуют о безразличии, напрочь осуждают его, а сами… Роботы. Технократы! Неужели так трудно понять, в чем нуждается она, баба?.. В элементарном мужском внимании. Неужели она, красивая, сильная, не достойна хотя бы его?.. Ну и пошли вы все к чертовой матери!..»

— Ну вас всех к черту! — уже вслух закончила Ксения. — Говорите хоть о ходе хамсы в Баб-эль-Мандебском проливе в четвертом веке до нашей эры! Мне все равно. Привет вам, птицы! Отряд не заметил потери бойца… — очень даже похоже скопировала Ксения мужа и вышла из комнаты.

Кряквин было потянулся за ней, но Михеев остановил его энергичным жестом. Одними глазами сказал: не надо, Алексей Егорович, у нее такое бывает…