Татьяна Москвина - Люблю и ненавижу

Чем больше знаешь о лицах, трудившихся над экранизацией этого конструктора, тем интереснее смотреть – те, кто знает досконально творческую биографию Никиты Михалкова, Олега Меньшикова, Константина Хабенского, Владимира Машкова и других, сильно выигрывают в «романе восприятия». Конечно, актёры использованы в виде самых устойчивых масок (Михалков – «плохой папа», Меньшиков – фантом в чёрном, Хабенский – одинокий обаятельный волк, Машков – вор-разбойник), но такова стилистика «карточной игры», принятая в картине за основу, да и маски нажиты этими артистами рельефные, выразительные. Правда, когда фильм вышел на экраны, обнаружился занятный эффект, который зарегистрировали несколько добровольцев: он скорее нравился при первом просмотре и скорее не нравился при повторном. Это свидетельствует не столько об отсутствии художественных достоинств (есть картины скромных х.д., которые, тем не менее, можно смотреть многажды и с удовольствием), сколько об уплощении внутреннего пространства, неминуемом в визуальных конструкциях такого типа. Такое пространство не живёт, не дышит – оно свёрнуто в орнамент и не рождает обобщающих, символических значений. Его съедаешь при первом употреблении, и на повтор как-то не тянет.

Возьмём для примера квартиру, где обитает герой фильма, чиновник по особым поручениям при генерал-губернаторе Москвы, статский советник Эраст Фандорин. Совершенно непонятно, что это за квартира, сколько в ней комнат, кто где живёт, как устроен быт и обиход героя. Всего лишь несколько фоновых деталей – раздвижная ширма, бочка с горячей водой (японская баня), вращающийся стул. Это годится для эффектов: на стуле вращается задумавшийся Фандорин, что меняет ракурсы восприятия его лица, в бочке сидит девица Литвинова (Эмилия Спивак) – голая по пояс, стало быть, есть шанс рассмотреть аппетитные грудки. А если бы Фандорин не вращался, а Литвинова не показывала свою красотищу, смотреть было бы не на что – там внутри ничего нет. Стерильно.

Конечно, этого не могло быть, если бы режиссёром картины являлся Никита Михалков. Квартира или дом, где живут герои, для него всегда – предмет особого художественного попечения, драматическое пространство, обильное подробностями и заражённое психическими излучениями жильцов. Нет, Никита Михалков не мог заниматься режиссурой «Статского советника», и подозрения, звучавшие в прессе о том, что, хотя режиссёром фильма считается Филипп Янковский, на самом деле… – безосновательны. Михалкова, как всегда, оклеветали. Ничто в режиссуре «Статского советника» не говорит нам о его причастности к ней. Печать личности Н.С.Михалкова твёрдо поставлена только на одно: на личную актёрскую работу в роли князя Пожарского. Зато уж и выжал он из этого всё, что возможно. Блеснул, прогремел. Опять заставил общество говорить о себе, и на сей раз мнения не разделялись, а сошлись в одной точке: в признании полной и безоговорочной победы.

Да-с, это вам не шутка – девять лет актёр без работы. Свою последнюю роль, городничего в «Ревизоре» Сергея Газарова, Михалков сыграл в 1996-м году, потом явился в виде царя Александра Третьего в собственном фильме и далее опустился до безвыходного заключения в действительности, где он семь лет исполняет роль председателя Союза Кинематографистов. На такие роли в советские времена были заготовлены специальные актёры «без свойств», с крепкими лицами и эпическим темпераментом – явно не михалковское амплуа. Для него, Михалкова Н. С., 1945-го года рождения, всегда будет существовать «гамбургский счёт» в искусстве; вопросы профессиональной состоятельности волнуют его глубоко, живо, по-настоящему, и никакая слава, кроме профессиональной, никогда не напитает эту ненасытную душу. Актёрскую работу Михалков не просто любит – обожает; потому и запустил свой несколько заржавевший от бездействия актёрский механизм на полный ход, и ворвался в «Статского советника», как бешеный паровоз, и показал, на что способен настоящий артист, и, собственно говоря, спас картину для истории.

«Статский советник» скроен и сшит по всем правилам той визуальности, что носят в этом сезоне. Это «кино Первого канала»: максимум известных лиц (преимущественно – лиц Первого канала) в кадре, средняя длина плана – две-три секунды, отгламуренная фактура (всё новое, чистое, свежее, без энтропии), дозированная кровь для оживления омертвлённого пространства, никакой эротики (чтоб не вносить тревожность в массы, да никто этого играть больше не умеет), музыка фоновая, вместо ритмов – метрическая отбивка. От актёров в этом кино требуется, если использовать терминологию фигурного катания, показательное выступление.

Конечно, фильм содержит внутри себя остаточные следы некоторой «длинной претензии» – скажем, на участие в спорах о России. Воспроизводя некоторые реалии Девятнадцатого века, «Статский советник» будто бы формулирует некоторую «формулу России» с извечным перевёртышем взаимодополняющих друг друга властей и террористов. «Главная беда России, – говорит и в романе и в фильме Фандорин, – добро здесь защищают дураки и мерзавцы, а злу служат герои и праведники». Что-то в нашей душе, несмотря на дутую блескучесть этого сомнительного афоризма, отзывается на него узнаванием. Какая-то перспектива ассоциаций открывается – например, с фигурами Генерального прокурора и национал-большевиков… Стало быть, центральные образы «Статского советника», возможно, что-то такое олицетворяют собой, однако, понять, что именно они олицетворяют, не так-то просто. Современность никак не втискивается в этот карточный домик, хотя мне встречались попытки прочесть «Статского советника» буквально и простодушно, как слегка зашифрованную карту настоящего времени: дескать, Меньшиков-Фандорин это маргинальный интеллигент, Михалков-Пожарский – безнравственная власть. Не получается. Нет сейчас во власти никакого подобия Михалкова-Пожарского (опять Никиту Сергеевича оклеветали), в ней рулят господин Никто и люди без свойств. Ослепительный личностный окрас там не проходит уже на самых ранних этапах. И ни при какой русской погоде маргинальный интеллигент не может выглядеть и вести себя, как Олег Меньшиков – с презрительным щегольством идеальной модели. Тем более загадочен террорист Грин– Константин Хабенский.

В романе Бориса Акунина прослежена метаморфоза еврейского юнца Гринберга в стального-ледяного террориста. В фильме объяснений, какая дорога привела персонаж в его нынешнее состояние, нет, что естественно – Первый канал шарахается от всяких разборок по «еврейскому вопросу». Соотнести лицо Хабенского с известными нам реалиями фасада современного терроризма – невозможно. Стало быть, и ни к чему тут привлекать мир подвижных смыслов, раз перед нами пространство назывных значений: террорист терроризирует, вор ворует, снег белый, кровь красная. Такая в них программа заложена. И Грин-Хабенский – зачарованный воин программы с интересным лицом, не более того.